несомненно, приятнее.
– А если сон не позволит вам принять нужное решение во время полёта, и вы не спасётесь, в то время как все будут спасаться? Вряд ли вас кто-то вытащит на себе в такой суматохе. Вообще, я бы не справился с мыслью о том, что я тут на диванчике, возможно, вижу всё в последний раз.
– Да, есть в этой отсрочке смерти нечто зловещее, как в ящике с тем котом, помните?
Мы пролетаем над германским лесным массивом, и я вспоминаю про загадочные поставки в Дортмунд. Всё-таки нужно туда съездить. Вдруг этот кот уже мёртв? Разговор немного отвлекает от тревожности полёта, и я продолжаю:
– Да, только кот был единственным наблюдателем и мог констатировать факт своей жизни или смерти чуть раньше тех, кто снаружи ящика. Ну как мог – по-кошачьи. К тому же смерть его наступит только в том случае, если он произведёт внутри ящика определённое действие. Мы же совершенно беспомощны.
– Я про то, что, будучи наблюдаемым на радарах другими (котами) – сторонними наблюдателями, мы как бы находимся в суперпозиции, не живы и не мертвы до тех пор, пока не ступим на матушку-землю. Ведь только там наша естественная среда и только там мы сможем оценить, насколько живы. И в отличие от ситуации с субатомными частицами роль наблюдателя тут совершенно не имеет значения.
– Это и порождает страх. А ещё осознание того, насколько может быть бесполезно твоё тело. Схоже с тем, когда не умеешь плавать, – тело двигается, но толку никакого. – Он уже был готов как-то отреагировать на это, но я решил добавить: – Полёт на самолёте – это своего рода крах культа тела, культа, который возник из-за нашей привычки делать с помощью тела всё. – Мысль не моя, и можно догадаться чья: решил опробовать слова Джейн на других людях.
– Интересно. Уверен, в будущем появится терапия, целью которой будет изжить одержимость пассивным контролем.
– Тоже боитесь летать?
– Испытываю неконтролируемую тревогу, мандраж, но у меня есть пара приёмчиков. Могу поделиться.
– Помимо веселящего газа?
– Да, – добродушно усмехнувшись, он выпрямляется, ставит обе ладони рёбрами на подлокотники. – Для начала я пытаюсь работать с неестественностью среды. Вот, например, тряска. Вы же не боитесь ездить на автобусах?
– На автобусах? – зачем-то уточняю я. – Значительно меньше, чем на самолётах.
– Ага. Но трясёт в них сильнее, согласитесь. И ваша нелюбимая статистика говорит о том, что автобусы намного опаснее самолётов. Вы про это наверняка слышали.
– Ещё бы, – я качаю головой, ожидая кульминации.
– Это из-за иллюзии, будто вы контролируете ситуацию, – едете по земле и в любой момент сможете уйти по ней от опасности. Вы смотрите в окно, на дорогу перед водителем, следите за ним, за машинами вокруг – и всё это дарит вам иллюзию контроля. Так вот, я принял это и теперь представляю, что самолёт – это автобус и мы едем по дороге. А если представить, что сидишь за рулём,
