что в них – враньё.
И только тем в какой-то мере оправдываю себя, что не хотелось становиться халтурщицей, как мой коллега, который монтировал кинопленку «на локоть», – наматывал на руку и бросал монтажнице, а я… С какой же тщательностью монтировала летописи пятилеток! Как изматывала дотошностью и себя, и Вас, пытаясь из этого «исторического материала партии» сделать что-то интересное.
Еду на работу.
За окном троллейбуса слякотно, грязно, а я читаю.
И как же удивительно хорош этот МОЙ маленький мирок!
Странные, но драгоценные мгновения.
А на работе… Проносится слух по коридорам: дают масло!
Иду, занимаю очередь.
– Ты почему чужое масло берешь? – подходит, усмехаясь, мой телеоператор Женя Сорокин.
– Как это? – не схватываю сразу смысла его ухмылки.
– А так… Его доставали для журналистов и давали им по полкило, а постановочной группе… вот, оставшееся, и только по двести.
Возмущаюсь. Подхожу к профгруппоргу:
– Как же так?..
– Да видишь ли, – мнется та: – Танька Редина выбила только для них, а постановочной – если останется…
«И тошно ей стало…»
А иногда вижу такое: в соседнем кабинете сидит моя ассистентка Ильина, мать которой работает в продуктовом магазине для партийных начальников, а перед ней на столе – расковырянные банки с тушенкой, сгущенным молоком, пахнет апельсинами, кофе… С близкой подругой наестся она этих, недоступных для смертных, продуктов, напьётся кофе и потом оставит банки на столе уже для тех, кто зайдёт и доест.
И заходят, доедают!
А перед праздниками привозит она и вина разные, – шушуканья тогда радостного по коридорам при распределении меж избранных!
Года два назад Ильина всё приходила ко мне и просила взять в ассистенты. Пошла я к Анатолию Васильевичу, а он:
– Смотри, тебе с ней работать, а мне она что-то не нравится, – сказал, и ушел в отпуск.
Чтоб послушать его! А я пошла к Тулякову и упросила взять. И вот теперь нет человека, который ненавидел бы меня больше, чем она. «Я не дам вам спокойно жить! – кричала как-то в холле. – Ха-ха-ха! Библиотекарь, выбившийся в режиссеры!»
Нет, не могу понять причины ее ненависти.
А, может, потому, что не доедаю и не беру того, что приносит с «барского стола?
Бегать по магазинам в поисках мороженой мойвы, молока, постоянно думать: чем бы накормить семью… Правда, синего цыплёнка, банку майонеза, двести грамм сливочного масла, килограмм колбасы иногда «выбрасывала» нам Партия со своего «барского стола», но каково было жить, осознавая это?
Нет, такое не проходит бесследно. Такое внедряется в сознание намертво, вписывается в характер.
