со временем мои записки.
Но снова – к дневникам.
Воскресенье. Мама ушла на базар продавать одеялку, которую мы вчера дошили. Если продаст, то купит нам хлеба, а корове санки сена. Мама говорит, что Зорьку надо поддержать сеном, а то она совсем стала худая потому, что мы кормим её только соломой.
До полудня бушевала метель, снег шел мокрый, липкий, а к вечеру тучи ушли на восток, показалось солнце, но сразу похолодало.
Сегодня, когда стало рассветать, мы с мамой опять ездили в Юрасово за бардой. Там на заводе делают спирт, а то, что остается, выливают в яму, и эта барда даже не замерзает. Наша корова любит ее лизать. Везли мы бак на санках. Мама тянула за веревку, а я толкала сзади. К дому подошли, когда уже смеркалось. Плохо то, что барда эта иногда выплескивалась прямо под ноги, и мои бурки (что-то вроде валенок, но сшитые из сукна и ваты) покрылись ледяной коркой.
Спела маме сегодня свою любимую песню:
Что стоишь, качаясь,
Тонкая рябина,
Головой склоняясь
До самого тына?
– Как бы мне, рябине,
К дубу перебраться?
Знать мне, сиротине,
Век одной качаться…
Когда кончила петь, мама сказала:
– Как же трудно оставаться вдовой и воспитывать детей! – Это она – о себе. – То, бывало, устанешь, а муж подойдет, скажет ласковое слово, и опять силы появятся. А без него плохо.
Мама-мама! Ведь я тоже не слышу ласковых слов, и даже не знаю: а какие они? Вот только иногда брат скажет, шутя: «Милая ты моя Галка!», а у меня и забьется радостно сердце.
Сафонов Семен Афонасьевич, мой отец.
Жили мы тогда – мама, брат Виктор и я – в наспех построенной после войны хате, – та, что была до войны, сожгли немцы при отступлении. Отец наш, хотя и возвратился с фронта, но через год умер от контузии, старший брат Николай, тоже фронтовик, учился в институте в Ленинграде, а другой брат, Виктор, работал преподавателем физкультуры в деревне под Карачевом. Помню, когда приезжал домой, привозил мне гостинец, – несколько пряников… нет, тогда их называли жамками, и почему-то они всегда были такими чёрствыми! Но когда я залезала на печку и подолгу их грызла, то казались удивительным лакомством!
Мама зарабатывала на жизнь нашу тем, что летом торговала овощами с огорода, а зимой шила и продавала одеялки, за что её часто забирали в милицию, – считалось, что занимается спекуляцией. Часов с двенадцати я начинала её ждать, – становилась у окна и смотрела на дорогу: не идет ли? И если не возвращалась до самых сумерек, то это значило: опять забрали. Поэтому-то и до сих пор плохо переношу зимние солнечные послеобеденные часы, – настигает депрессия.
Брат Николай Сафонов
С крыши закапали капели и с южной стороны завалинки подтаял снежок. Собака Ласка греется возле нее до вечера на солнышке, а кот еще не желает.
