и любви жаждал такой же красивой, как и он сам. Другие цветы посмеивались над ним, жалели: ишь, любви какой-то захотел!
В расписную вазу надо, и чтобы художник натюрморт с нас написал, а потом – на выставку. Слава – наша, а художнику – деньги. Так и случилось. Красивый натюрморт получился, но что-то не то в нём не было. Нежности… души, что ли, не было. А у него была. Цветок любви жаждал. И он поднялся в облака, но и там её не нашёл. И сиганул он с высоты, из облаков, на землю. Вот дурак! Полетел и превратился от морозюки в лохматую снежинку. Его вертело, кружило ветром, но он летел к своей мечте.
Стал снежинкой-звёздочкой. Прекрасной звёздочкой, достойной любви. И сочинил песню о любви. Такой на земле не было. Ведь в поднебесье сочинил. Он летел и пел. А она стояла с высунутым язычком, снежинки ловила. Тоже дура. Молоденькая, не наигралась ещё. Ей хорошо. И язычок у неё тёмно-лиловый был – чернику ела. Он, чтобы она его сразу заметила и полюбила, на язычок сел. Звёздочка-снежинка засияла на тёмно-лиловом язычке живым произведением искусства. Не музейным. И осветила прекрасное создание – их любовь. Все, кому повезло увидеть, остолбенели от невиданной красоты. Даже охать-ахать были неспособны.
И он запел о прекрасном чувстве… но не допел. Растаял и превратился в капельку на лиловом язычке. В маленькую капельку-брильянтик, которую барышня и проглотила. Такую песню испортила, бестолочь, и сюжет поэтам!
А ведь от восторга, волнений, вдохновений стихи рождаются. Даже поэзия зажужжала.
Это вам не страдания-расставания рифмы плести. Жужжат рифмы у поэток, не дают жить спокойно. А жужжание всё громче, воробьём вокруг вьётся, вот-вот поэзией обернётся. Но рифмы, тем более воробьи, не жужжат так противно, хотя рифм сколько угодно противных, но они всё же не воробьи. А так, слепни, на воробьёв похожие.
– Слепни! – заголосила я.
– А что это такое!?
– Это хуже комаров-кровососов. Тело с мясом выдирают, когда жалят. Жуть, как укусы чешутся и не проходят долго. А размером – с воробьёв! Загрызут.
Волнения и тем более вдохновения ушли куда-то. Отгонять мы их начали. А они отлетели, собрались в тёмную стаю – и на нас. Жуть! Сожрут!
Нас опять волнения, но без вдохновений, охватили, и мы вниз бултых, в воду море-океана Москвы.
Слава богу, если он есть, конечно, хорошо, что мы не совсем в коридоре времени прописались. А то обглодали бы нас слепни до костей. Как критики поэтов. Но живы. Дрожим, волнуемся.
А на острове вспышки яркие, там много радости и добра. Поэтому там так всё светится.
– Думаешь?
– Да. И отставить ненужное словоблудие! Вперёд, в город света и радости, – приказала капитан.
– Слушаюсь! Но как?
И мы задумались. Паруса порваны, не сдержать больше ветер. Как дойти до острова света и радости?
– Давай по-бурлацки, – предложила я.
– Это как?
– Лямку на плечи и с песней. Мы по бережку идём, песню солнышку поём.
И они пошли.
