пожал плечами.
– А мать? – Помолчал, прислушиваясь к звону воды. – Ты больше не пробовала говорить с отцом?
Она ответила не сразу.
– Думаю, пока не окончу университет, бесполезно.
– Четыре года, – горько усмехнулся Артур.
– Ну и пусть четыре! – Марта порывисто прижалась к нему, прошептала жарко и трепетно: – Все равно я твоя… Понимаешь, твоя. На всю жизнь.
Он бережно целовал ее тревожно распахнутые глаза. Серебряным звоном журчала в призрачном сумраке вода, плыли над старой мельницей просвеченные луной тучи. Марта и Артур лежали, обнявшись, в мягком, душистом сене.
– Марта… Любимая… Ты не пожалеешь потом? Не будешь меня проклинать?
Слезы и улыбка, чистая, как весенний луч, осветили ее лицо.
– Молчи-молчи! О чем мне жалеть? Я – твоя жена.
На рассвете, еще затемно, рыбаки собирались выходить в море. Грузили снасти, ровно постукивал на малых оборотах двигатель.
– Все тяп-ляп… Черт их знает, – бурчал не проспавшийся после вчерашней попойки Марцис. – Лишь бы побыстрее.
Лаймон несколько раз искоса взглянул на Артура – тот был, что называется, сам не свой. Уронил канистру с горючим, поднял, снова упустил из рук.
– Ты что такой смурной? – скрывая за улыбкой тревогу, спросил Лаймон. – Новые долги завел?
– Считай, что так, – путаясь в сетях, ответил Артур.
Они уже отошли на порядочное расстояние от берега, когда небо над поселком окрасил непонятный багровый отсвет. Легкий ветерок принес оттуда тоскливый звон колокола.
– Пожар! Ей-богу… – тревожно выдохнул Марцис.
Теперь все, не отрываясь, смотрели в одну сторону – зарево над дюнами становилось все ярче и ярче.
– Разворачивай! – приказал Спуре.
– А как же?.. – попытался было возразить кто-то из артельных, но на него негодующе зашумели.
– Не слышишь, что ли? Даже сюда горелым тянет. Давайте, братцы, давайте!
Горел дом Озолса.
Пожар охватил подворье, над пылающими постройками взрывались снопы искр, летели раскаленные головни. Ревели, рвались из горящего хлева осатаневшие коровы. В дыму, в багровых сполохах метались по двору люди. Кто тащил узлы, стулья, вороха какого-то тряпья, кто плескал ведрами воду. Несколько парней, упираясь плечами, выкатили из сарая телегу. Калниньш, заслоняясь полой от жара, яростно рубил топором заклинившую дверь конюшни. Оттуда неслось дикое ржание испуганных лошадей.
Озолс – всклокоченный, страшный – бестолково путался под ногами, бросаясь то к одному, то к другому.
– Помогите! Родненькие, не оставьте… Воду… Скорее воду! О господи…
Марта оцепенело смотрела на гибнущий дом. Бирута с Зентой что-то говорили ей, неразличимое в этой сутолоке и шуме. Пытались увести подальше от пожарища, но она не трогалась с места.
Калниньш
