у которого тоже не было «идеального читателя», он лишь представлял его себе в виде розовощёкого бородатого интеллектуала, посасывающего трубку[92], а я… гм… – даже и представить не могу.
Совсем иное дело – читательницы. Признаюсь, вот их благодарное вниманье, их улыбки и мненья – мне отнюдь не безразличны, и я с жадностью ловлю малейшие отзвуки ими прочитанного и сказанного… Что ж, давайте попробуем представить идеальную читательницу: чувственную, чувствительную, слегка влюблённую, слегка скучающую умницу, отыскивающую в моих сказках – отголоски и россыпи своих фантазий, своих детских воспоминаний, своих влюблённостей, со-творяющую текст вместе со мною. Ту, что следует (так же капризноприхотливо, как это писалось!) – своим законам чтенья моего текста: от последовательного, терпеливого, фраза за фразою, пере-читывания, вслушиванья, вглядыванья в кружева во время вечерней ванны, до укладывания любимых сказошных отрывков (пусть даже их совсем чуть-чуть!) на любимое место в офисе, где лежат заветные вещички; от «купания» в тексте (с возвращением к нему вновь и вновь, или иногда – вовсе без оного!), до распечатывания и «таскания с собою в сумочке» – опять же «избранного», или даже комментариев[93]. А ведь возможно ещё – улыбчивое любопытство, поток ассоциаций, чтенье сначала без сносок, а уж потом, или… Да что я – все вы, кому хоть раз приходилось испытывать муки со-творенья, и сами это знаете не хуже меня…
Ну и почему же должен я, ради неких абстрактных читателей, (а вовсе не ради этих, моих, любимых, понимающих меня с полу-слова, полу-вздоха) – жертвовать улыбчивой и самодостаточной, вполне себе объёмной и забавной свободой текста[94], отвечающей моему, и, дай Бог – чьему-нибудь ещё (а вдруг?) нынчешнему состоянию – вот – сейчас? Нетушки-нетушки.
Давным-давно, ещё в «Поисках времён», я сделал первую попытку некоей (пусть и не слишком жёсткой) структуризации текста и «подгонки» его под существующие каноны[95] восприятия литературного текста. И… вот признаться ли? Если к «Со-творенью» я ещё иногда возвращаюсь (и с удовольствием!), то к «Поискам» – лишь местами[96]. Подозреваю, что как раз теми, где нет «придуманности», искусственности, во имя вот этого нелюбимого (ах, как он чувствует мою нелюбовь[97] – ну и фиХ с ним!) читателя.
Так что – нет-нет, не отрекусь – «от самой безнадёжной и продрогшей – из актрисуль..»[98] – ни от строки, ни от странички текста, ни от способа его чувствовать, сотворять. Но…
А вот до этого «но» замечу, что мне, по счастью, не приходится во имя денежного или сиюминутного[99] успеха жертвовать собственными желаньями и прихотями, так что «пишу я ради совершенно конкретного удовольствия…»[100], и ради тех редких мгновений со-творенья, когда чья-то душа откликается вдруг… Откликается – там, на небесах, слыша созвучья, даря пониманье[101]. А утвержденье «читатели читают тех, кто их любит, или ненавидит»[102], а не тех (добавлю от себя) кто к ним равнодушен, считая большинство из них иными, гоблинами и прочими неприятными
«Лолита»… Вспомним ещё и Стругацких, удивлявшихся, как это выковался читатель, способный читать
Я бы не сказал, что «Избранные места из переписки с друзьями» Гоголевские – тут при чём %-). Кроме того, подозреваю, что некоторые читательницы узнают тут себя… уж простите, угу?
Тут мне при втором чтеньи послышалась свобода «Самовыраженья» и я попросил Сама… не выражаться. Конечно, о полной свободе тут говорить не приходится, но…
Увы… весьма Прокрустовы, скорее законы жанра
Причём место это, прежде всего «Однажды случившееся – или воспитание чувств», конечно же.
Словом, «There are places, I remember… all my liiiiife» © волшебный альбом «Rubber Soul», The Beatles.
«Почувствует! В тот же момент почувствует!» (© Коровьев)
А. А. Вознесенский (тогда ещё здравствовавший)
Читай «прижизненного». «После же смерти моей…» © «Хромая Судьба»
Опять же – В. Набоков
А
(© акико)
