уюта. Бармен, молодой человек с аккуратной бородкой, приветливо кивнул ей, заметив новый заказ.
– Что будете пить? – спросил он.
– Бокал красного, сухое, – ответила Элизабет, присаживаясь у стойки.
Бармен ловко налил ей вино, рубиновая жидкость заискрилась в свете ламп. Элизабет сделала небольшой глоток, чувствуя, как терпкость и глубина вкуса обволакивают её.
Она вертела бокал в руке, словно в его отражении надеялась увидеть ответы на свои вопросы. Сегодняшний разговор с Луизой не выходил из головы.
Раньше её сестра была лучом света: жизнерадостная, общительная, всегда готовая поддержать. Теперь же от этой Луизы осталась лишь тень. Она выглядела отрешённой, словно мир вокруг стал ей враждебен. Её страх перед неизвестным миром, откуда она вернулась, сменился ещё более глубоким ужасом – страхом за этот, живой мир.
Элизабет не могла понять, что именно так изменило сестру. Возможно, дело было в самой природе процесса возвращения. Или же Луиза действительно видела что-то настолько чуждое человеческому разуму, что оно вытеснило всё привычное и тёплое.
Но больше всего Элизабет тревожила последняя мысль Луизы. «Этот мир станет их миром».
Смогла ли она действительно открыть дверь в нечто непостижимое?
Элизабет откинулась на спинку стула, воспоминания нахлынули, как холодный душ. Она вспомнила свои споры с родителями, которые, будучи глубоко верующими протестантами, настаивали на её посещении церкви. Тогда это вызывало у неё раздражение. Для неё церковь была символом торможения прогресса, ограничивающим человеческую мысль.
– Религия – это миф, который держит человечество в оковах! – заявила она однажды, когда отец строго посмотрел на неё, требуя объяснить её отказ идти на воскресную службу.
Она помнила, как, в ярости, сорвала с шеи золотой крестик – подарок на первое причастие.
– Я – атеистка! – почти крикнула она, бросая крестик на стол.
Мать тогда ахнула, закрывая лицо ладонями, а отец покраснел, его глаза метали молнии, но он ничего не сказал.
Элизабет тогда ощущала победу. Она была уверена, что освободилась от устаревших убеждений, которые мешают человечеству двигаться вперёд.
Но сейчас, сидя с бокалом вина в баре, её уверенность дала трещину. Она добилась того, что веками казалось невозможным. Она оживила мёртвых. То, что она считала идеалом прогресса, свершением науки. Это открытие превосходило все мечты о Нобелевской премии. Но почему же это достижение теперь внушало ей тревогу?
Элизабет допила вино одним глотком, бросила на стойку несколько франков и вышла из бара.
Она медленно шла по освещённым улицам города. Прохожие сновали туда-сюда, кто-то смеялся в компании друзей, кто-то торопился, сосредоточенно глядя в телефон. Эти люди были живыми. Их лица, эмоции, жесты – всё в них кричало
