ответить ему, что у хозяйки гости, но дьявольское выражение его лица меня остановило. Я поднялся с его поручением наверх, оставив полковника, как он пожелал, в передней. Остальные слуги боязливо поглядывали на него со стороны, словно он был ходячей машиной разрушения, начиненной порохом и картечью и готовой взорваться в любое мгновение.
Миледи тоже наделена фамильной горячностью, хоть и совсем немножко.
– Ответьте полковнику Гернкастлу, – сказала она, когда я передал ей послание брата, – что мисс Вериндер занята, а я отказываюсь его принимать.
Зная, что полковнику чужда свойственная джентльменам сдержанность, я попытался уговорить хозяйку дать более вежливый ответ, но куда там! Фамильная горячность выплеснулась на меня.
– Вы же знаете, – сказала миледи, – когда мне нужен ваш совет, я всегда его у вас прошу. Сейчас я не просила.
Я спустился в переднюю и передал ее ответ, осмелившись облечь его в новую, несколько измененную форму:
– Миледи и мисс Рейчел сожалеют, но сейчас они заняты, полковник, и не будут иметь чести увидеться с вами.
Я ожидал, что после такого ответа, пусть даже столь вежливого, он взорвется, но, к моему удивлению, ничего подобного не случилось; напротив, он встревожил меня неестественным спокойствием. Его ярко сверкающие серые глаза на миг остановились на мне, и он рассмеялся, но не как все люди – открыто, а как будто для себя одного, таким тихим, каркающим, злым и оттого страшным смешком.
– Спасибо, Беттередж, – сказал он. – Я запомню день рождения своей племянницы. – С этими словами он развернулся и вышел из дома.
Когда наступил следующий день рождения, мы узнали, что он прикован к постели. Спустя полгода, то есть за полгода до событий, которые я сейчас описываю, миледи получила письмо от одного очень уважаемого служителя церкви. В нем сообщались удивительные семейные новости. Во-первых, полковник на смертном одре простил свою сестру. Во-вторых, он простил всех остальных и встретил весьма назидательный конец. Я (несмотря на епископов и все духовенство) питаю неподдельное уважение к церкви, но в то же время твердо убежден, что дьявол остался безраздельным властителем высокородного Джона, и последним гнусным поступком в жизни этого гнусного человека, при всем к вам уважении, был обман священника!
Вот, в общем и целом, что мне пришлось рассказать мистеру Франклину. Я обратил внимание на то, что чем дольше я говорил, тем внимательнее он меня слушал. А еще рассказ о том, как полковник был изгнан из дома сестры в день рождения его племянницы, кажется, поразил мистера Франклина, как выстрел, попавший в цель. Хоть он и не признавал этого, его лицо совершенно отчетливо указывало на то, что я заставил его разволноваться.
– Что ж, вы изложили свой рассказ, Беттередж, – промолвил он, – теперь моя очередь. Однако, прежде
