вооруженной борьбы.
Два окончания трагедии
Почему Пушкин изменил последнюю ремарку в «Борисе Годунове»
Трагедия Пушкина кончается знаменитой ремаркой «Народ безмолвствует»37. Она давно стала крылатым выражением, и каждый грамотный человек в России знает ее. Она вошла в словари крылатых слов38. Знаменитый абзац Белинского закрепил ее величественное звучание в сознании интеллигентного читателя:
Это – последнее слово трагедии, заключающее в себе глубокую черту, достойную Шекспира… В этом безмолвии народа слышен страшный, трагический голос новой Немезиды, изрекающей суд свои над новою жертвою – над тем, кто погубил род Годуновых…39
Между тем всем филологам, хоть немного занимавшимся Пушкиным, известно, что эта ремарка появилась только в единственном прижизненном издании «Годунова» (1831). Во всех рукописях трагедия кончалась ремаркой: «Народ. Да здравствует царь Дмитрий Иванович!»
Печатная концовка, несомненно, более эффектна, кажется более величественной и зловещей. С нашей точки зрения, завершенная в Михайловском 7 ноября 1825 года рукопись заканчивалась более страшным и глубоким текстом, чем эффектный конец печатной версии40. Ниже мы попытаемся обосновать свое предположение.
Начинается трагедия с обсуждения врагами Годунова его притязаний на царскую власть41. Боярская оппозиция формулирует основной метод борьбы с неугодным претендентом: «Давай народ искусно волновать…» Так в трагедию вводится тема народа, которая становится важнейшей (может быть, самой важной). Народ – это та сила, опираясь на которую можно осуществлять любые повороты в управлении государством. Понимают это, как мы увидим, и Годунов, и его противники.
Что же это за сила? За первой сценой следует маленькая «Красная площадь», где Бориса продолжают уговаривать принять корону. А затем следует важнейшее для замысла трагедии: «Девичье поле. Новодевичий монастырь». Здесь появляется тот самый народ, которому суждено сыграть роковую роль в дальнейшем развитии действия.
Толпа показана в некой перспективе. Мы (зрители) как будто наблюдаем за ней сверху. Сначала слышим тех, которые впереди, ближе к основному месту действия. Они понимают (им объяснили) сценарий происходящего: «Они <то есть бояре> пошли к царице в келью… Упрямится, однако есть надежда…» Наш взгляд отодвигается к задним рядам. Здесь картина совершенно другая. Перед нами те, кто не слышал объяснений. И мы видим, что никто ничего не понимает, и слышим признание: «То ведают бояре, не нам чета». При этом непонимающие тут же присоединяются к предыдущим, которые, похоже, тоже мало что поняли: «Народ завыл, там падают, как волны. / <…> Дошло до нас; скорее! На колени!» Вакханалия взаимного участия в непонятном действе завершается знаменитым, с виду комичным, а на деле достаточно мрачным диалогом: «Все плачут, заплачем, брат, и мы». – «Я силюсь, брат, да не могу». – «Нет ли луку? Потрем глаза». И все это верноподданническое
Подробный рассказ об этом финале см:
Г. А. Гуковский писал: «Первая редакция концовки: „Народ. Да здравствует царь Дмитрий Иванович!“ – была не менее устрашающей, чем окончательная» (
Мы будем работать с первой редакцией, которая называется: «Комедия о царе Борисе и о Гришке Отрепьеве», которая была завершена в Михайловском 7 ноября 1825 года и кончалась первой ремаркой. Она напечатана в:
