ко мне: – Я слышал, ты с самим Богом соперничаешь, людей и зверей из глины лепишь?
«Откуда он все знает?» – поразился я.
– У меня тут глины столько, сколько у нашего племени бед. На твой век хватит. Лепи себе на здоровье. А еще я тебя, малыш, научу высекать на камне старинные письмена, – уговаривал меня одноногий.
– Твои письмена – дерьмо, и глина, и камни, – пьяный дед едва ворочал языком. – Не отдам я тебе Даниила. Ни за какие сокрови…
Старик не договорил, уронил голову на стол, где стояла глиняная миска с двумя картофелинами в мундире. Гладкая и тусклая дедова голова сама походила на прилежно очищенную картофелину со вздрагивающими голубоватыми прожилками.
Через неделю деда увезли. Старик, не желавший и слышать о богадельне, вдруг согласился. По правде говоря, я не сразу раскусил его хитрость. Когда председатель общины, владелец бензоколонки Эфраим Клингман, принес ему билет на поезд и объяснил, как туда добраться, дед сказал:
– Одну секундочку, реб Эфраим. Я только кое-что прихвачу с собой.
– Ради Бога, не беспокойтесь. Вы будете там всем обеспечены, – заверил владелец бензоколонки и погладил свою дремучую бороду.
– Сейчас, сейчас…
Дед прошел в свою комнату и вернулся с лупой.
– Лупа? – удивился Эфраим Клингман. – Зачем вам в богадельне лупа?
– Хороший часовщик, реб Эфраим, лупу с собой даже в могилу берет, чтобы не каждый паршивый червяк его кости глодал.
– Как вы можете? – поморщился владелец бензоколонки.
– Часовщик берет лупу, портной иголку, сапожник шило, а вы?
– Что я? – надулся Эфраим Клингман.
– Вы что возьмете? Запах бензина?
…На станции дед сказал провожавшему его могильщику:
– Посмотри за Даниилом. Я скоро вернусь.
Когда поезд отошел от станции, Иосиф подошел ко мне и пробасил:
– Судьбу не перехитришь.
– Что?
– Ты знаешь, малыш, почему твой дед поехал?
– Не знаю.
– Богадельня там же, где и тюрьма. В том же городе. Старик решил повидать Саула.
Я стоял ошарашенный и едва сдерживал слезы. Бедный дед! Он, видно, забыл, что отец бежал из тюрьмы, был пойман и сослан в другой город, где-то на севере Литвы. А может, бабушка не успела ему перед смертью сказать об этом.
Вдаль убегали умытые первым весенним дождем рельсы, такие бессмысленные без поезда, без гудка паровоза и чумазого лица машиниста.
– Он сбежит из богадельни, – сказал я, глядя на рельсы и мигая, чтобы не заплакать.
– Не те ноги, – буркнул могильщик. – Ну как, малыш, пойдешь ко мне в ученики?
– Нет.
Теперь рельсы были похожи на двух пустившихся наперегонки змей.
– Настоящий мужчина не должен спешить с ответом. Подумай.
– Нет.
– Еще раз подумай. Или, может, ты соскучился по приютским харчам?
Я
