собак, ибо они даруют человеку не радость, а сомнения. Горек, ох как горек мед познания!.. Если тебе, дружочек, хочется отведать этого меда, начнем. И начнем, пожалуй, со счета. Главное в жизни научиться вовремя считать. Сколько будет дважды два?
– Не знаю.
– Ты никогда не будешь Ротшильдом. Ротшильд уже во чреве матери знал, что дважды два – это четыре золотых. Впрочем, я зря о нем толкую, ты, должно быть, и слыхом не слыхал про него?
– Не слыхал.
– И не надо, – сказал Рапопорт. – А вдруг тебе захочется стать богатеем?
– Я хочу стать птицей, – сказал я дерзко.
– Прекрасное желание. Я, например, в детстве мечтал стать мышью. Да, да, мышью… А все оттого, что меня каждый день колотили. И почему-то не по заднице, а по спине. Каталкой, кочергой, кулаками. Чем попало. Будь я мышью, отчим не отбил бы мне легкие и я бы не харкал кровью. Ты, должно быть, заметил, какая у мыши крохотная спина. Меньше моей ермолки.
– Заметил.
– Оказывается, ты не такой простак, дружочек.
Рапопорт закашлялся, сплюнул и долго разглядывал розоватый плевок на траве.
Откуда-то из оврага, через дыру в ограде, на кладбище забрела корова. Она пощипывала траву между надгробиями, и ее тяжелое набрякшее вымя колыхалось беззвучно, а соски были похожи на набухшие побеги.
– Пусть пасется, – сказал Рапопорт, перехватив мой недовольный взгляд.
– Потом весь день убирай лепешки, – сказал я.
Я прогнал корову и вернулся к Генеху, по-прежнему разглядывавшему свой плевок на траве.
– Чье надгробие на кладбище самое большое? – осведомился Рапопорт.
– Старого раввина.
– Пошли, дружочек, туда.
Мы медленно зашагали к могиле старого раввина. Рапопорт шел впереди; я глядел на его спину, и мне казалось, будто сквозь поношенное сукно, между лопатками, отчетливо проступает багровый след от кочерги или каталки.
– Годится, – сказал Генех, оглядев надгробие… – Почти как школьная доска.
Он вытащил из кармана сюртука мелок и что-то начертал на камне.
– Это твое имя, Даниил! Смотри и запоминай!
Я впился глазами в огромные буквы.
– Завтра его сам сто раз напишешь. А сейчас я его сотру. – Генех сорвал пучок травы, стер с надгробия надпись и сказал: – На сегодня, дружочек, хватит.
Азбуку я одолел быстро, но над счётом Генех Рапопорт бился со мной долго, пока я наконец не уразумел, что это за штука число, от которого, как он сам уверял, все зависят: дурак и умный, богатый и нищий:
– Вон на той ветке качаются две вороны, – говорил Рапопорт. – Ежели к ним прилетят еще две, сколько их будет?
– Две, – отвечал я без запинки.
– Не спеши. Подумай.
– Две.
– Почему?
– Потому, что те две, которые качаются на ветке, либо прогонят их, либо сами улетят.
– Да-а, – скреб в затылке Рапопорт. – Возьмем
