молодыми всходами злаков.
– Допустим, ей пришлось многое пережить, – проворчала Уаймарк, – но Гроя оказывает своей госпоже плохую услугу, защищая ее даже тогда, когда знает, что та неправа. Я уверена, что Эльгива делает все, что ей заблагорассудится, потому что ей всегда все было дозволено. Посмотрите на нее сейчас – едет рядом с королем с юбкой, задранной чуть ли не до пояса. Это неприлично.
– Если король изъявил желание, чтобы Эльгива ехала рядом с ним, ей не так-то просто было отказать ему в этом.
А если бы король приказал Эльгиве нечто большее, что тогда? Эмма сомневалась, чтобы Эльфхельм одобрил внебрачные отношения своей дочери с королем. Эльгива была слишком ценным экземпляром на ярмарке невест, чтобы ее так неэффективно использовать. Но Эльфхельм уехал в свои владения на севере, и, если бы король захотел уложить Эльгиву в постель, его здесь остановить было бы некому.
Почти бессознательно она положила руку на пояс, туго охватывающий ее талию. Она все еще не понесла ребенка от короля, а уже прошло три месяца. Она невольно начинала вспоминать историю своего семейства. Ее мать родила шестерых, сожительствуя без венчания с герцогом, несчастная франкская жена которого умерла молодой, не произведя на свет потомства. Если Эльгива соблазнит короля, переманив его в свою постель, Эмме, возможно, тоже суждена участь бездетной женщины. А без сына, который защитит ее, она останется на милости короля и его сыновей. Она пыталась сдружиться с ними, с тремя старшими, после их возвращения из двухмесячного изгнания в Сент-Олбанс. Этельстан воспринимал ее усилия с ледяным презрением, лишь иногда теплевшим до прохладной вежливости. Иногда в зале дворца он не утруждал себя тем, чтобы скрыть свою неприязнь. Он устремлял на нее пристальный взгляд, как будто она была каким-то невиданным существом из чужих миров, каким, в определенном смысле, она и являлась.
Его брат Экберт, которому было на год меньше, чем ей, видимо, вообще не знал, как себя вести, когда оказывался рядом с ней. По своей натуре он был веселым парнем, с постоянной косой ухмылкой на лице. Однако каждый раз в ее присутствии он старательно напускал на себя хмурую серьезность. Правда, ему не удавалось удерживать ее долго, и иногда она ловила его на том, что он рассматривает ее с застенчивым любопытством.
Но самую сильную неприязнь к ней питал, по всей видимости, Эдмунд. Ему было четырнадцать лет от роду, но суровый юноша казался значительно старше. Он встречал ее неизменно угрюмым взглядом и, если была такая возможность, молчал, а если приходилось говорить, ограничивался короткими репликами.
Значительно больше ей повезло с младшими детьми Этельреда. К ее удивлению и радости, они восприняли ее если и не с симпатией, то без предубеждения, глядя на нее как на одну из многочисленных нянек и наставниц, занимающихся их ежедневным воспитанием и обучением. Эмма полагала, что они, скорее всего, не были близки со своей матерью, так как никогда о ней не говорили, и даже девочки, видимо, о ней не тосковали.
Был еще один ребенок, Матильда, самая младшая – ей едва исполнилось два
