от них России покоя!
– Нетути, – ответил гонец, косясь на зеленые яблоки, висевшие над его кудрявой головой.
Бесшумно подошла Лукерья, поставила на стол бутылку водки, тяжелые серебряные рюмки, миску с солеными огурцами, хлеб, нарезанный мелкими ломтями окорок и так же бесшумно удалилась.
Нестерович налил рюмки, весь напрягся, как перед прыжком, и сказал:
– Найдем сукиного сына и доставим в целости и сохранности в уезд.
– Хотя бы мертвого, – равнодушно заметил гонец, опрокинул рюмку и захрустел огурцом.
– Нет уж, батенька!.. В мертвом какой прок?
– А в живом?
– Живого при всем честном народе вздернуть можно…
– С живым морока, – гнул свое гонец. – Нашего повесишь – все молчат, а их попробуй – сразу гвалт на весь мир. Уй, уй, – передразнил он кого-то, – обижают нас… со свету сживают… Я их как облупленных знаю: с первого дня в черте оседлости служу.
– Не уйдет от нас сукин сын, не уйдет, – хмелея, бросил Нестерович и вдруг крикнул: – Иван, Катерина! А ну-ка, тащите сюда лукошко!
Дети принесли клубнику.
– Угощайся, – сказал он гонцу. – Только что с грядки. Знакомься. Сын мой – Иван. Младшенькая – Екатерина.
– Андреев Андрей.
– Первые помощники, – похвастался Нестерович. – Слышали, дети, – обратился он к сыну и дочери, – пархатый в его превосходительство стрелял.
Иван и Екатерина смущенно молчали, поглядывая то на отца, то на гонца, то на свои лапти.
– Как, дети, пархатого искать будем?
Дети смутились еще больше.
– Да вы не стесняйтесь, черт побери. Будем?
– Будем, – выдавил Иван.
– Молодец! А ты, Катюшка?
– Я не могу… я обещала маме… – растерялась дочь урядника, – варенье варить… Вы его с Ванюшей ищите.
– И варенье сварим, и жида поймаем, – вгрызаясь желтыми зубами в непокорный ломоть окорока, чуть ли не нараспев сказал Нестерович. – Так?
– Так, – сдалась и Екатерина.
Дети потоптались еще возле стола, забрали полупустое лукошко и, подавленные, сникшие, вернулись на грядку. Заливисто пропел на плетне петух, и куры отозвались на его пение нетерпеливым и благодарным кудахтаньем. В ветвях яблони жужжал заплутавший шмель, и его жужжание злило гонца. Он выкуривал его глазами, но шмель безнаказанно продолжал гудеть и о чем-то спорить с яблоней.
Нестерович справился о здоровье его высокопревосходительства вице-губернатора и, узнав, что оно не внушает опасения (пуля прошла через правое плечо, но легкое не задела), стал прощаться.
Он проводил гонца до самого тракта, сунул ему туесок с клубникой, рассеянно выслушал хмельные слова благодарности и сам, хмельной, уставший от жары и чиновного рвения, вернулся восвояси.
Мог
