до крайности самобытный, она, безусловно, была необычайно красивой женщиной.
– Милый Чарльз. Я вижу, ты приходишь в себя. Вот и хорошо, ужинай на здоровье. Bon appètit[17].
На Розине была теплая черная накидка с прорезями, сквозь которые она продела обнаженные до локтя руки. Пальцы ее были унизаны кольцами, браслеты на запястьях поблескивали, когда она легонько сводила кончики пальцев. Ее жесткие темные волосы, сейчас почти черные, были уложены на голове каким-то подобием греческого венца. Либо она их отрастила, либо надставила фальшивыми косами. Лицо было густо накрашено, все в розовых, красных, голубых и даже зеленых мазках, и в круге неяркого света от лампы напоминало индейскую маску. Это было некое красивое уродство. Рот, удлиненный помадой, был огромный и влажный. Косящие глаза метали в меня яростные стрелы. Она играла роль, изображала сдерживаемые страсти, что актерам кажется верхом искусства, а для зрителей далеко не всегда убедительно.
– Клоун, да и только, – сказал я.
– Вот это уже лучше. Это как в прежние времена.
– Поесть хочешь?
– Нет, я сытно закусила с чаем у себя в отеле.
– В отеле?
– Ну да, я остановилась в «Вороне».
– В самом деле? А я там сегодня был. Меня не пустили в ресторан.
– Это понятно. Вид у тебя как у нищего школяра. Морской климат пошел тебе на пользу. Выглядишь на двадцать лет. Ну, на тридцать. Я слышала, как тебя обсуждали в баре. Ты, видно, всем здесь успел досадить.
– Быть того не может. Я ни с кем не знакомился…
– Я могла бы тебе заранее сказать, что деревня – наименее спокойное и уединенное местожительство. Самое спокойное место для отшельника – квартира в Кенсингтоне.
– Ты хочешь сказать, что официант меня не пустил, хотя знал, кто я такой?
– Ну, может быть, он тебя не узнал. Не так уж ты знаменит. Я куда знаменитее тебя.
Это была правда.
– Звезды всегда более знамениты, чем те, кто их создает. Можно узнать, что ты делаешь в отеле «Ворон»?
– Приехала к тебе в гости.
– И давно ты здесь?
– Давным-давно, неделю, не помню точно. Мне хотелось за тобой понаблюдать. Я подумала, что забавно было бы нагнать на тебя суеверного страху.
– Суеверного? Ты хочешь сказать…
– Неужели ты ничего такого не чувствовал? Правда, сделала я не так уж много. Никаких тыкв со свечкой внутри, никаких саванов…
Я чуть не закричал от облегчения и ярости:
– Так это ты? Это ты разбила вазу и зеркало, это ты тут рыщешь по ночам и подглядываешь за мной…
– Вазу и зеркало я разбила, но по ночам не рыскала, в полной темноте я бы сюда не пришла, в этом доме и днем-то жутко.
– Да нет, рыскала и смотрела на меня в окошко из внутренней комнаты.
– Ничего подобного. Не было такого. Это, наверно, какое-то другое привидение.
– Нет,
Приятного аппетита
