небольшая печурка, а в другом – убогий стол с ведром, полным воды, кружка, несколько алюминиевых мисок и ложек. Стены, обмазанные глиной и закрашенные мелом, были невысокими, если бы он встал, то головой упирался бы в окрашенный известкой потолок.
Он откинул тяжелую полу тулупа в сторону, согнул ноги в коленях и попытался встать, но тут же снова рухнул на жесткую лежанку. Еще подумал: «Что это со мной?» А потом увидел свои исхудавшие руки, покрытые курчавыми черными волосами, и чуть не заплакал. Он попытался поднять ноги, но ослабевшие мускулы тоже не слушались его. Он потрогал лицо и ощутил руками колючую бороду и усы. Хункарпаша навзничь упал на подушку, бессильно откинул правую руку в сторону и сбил с табуретки кружку. Она со звоном прокатилась по полу. Дверь заскрипела, и Хункарпаша увидел заглянувшее в проем немолодое женское лицо. Женщина увидела его открытые глаза, улыбнулась и сказала:
– Слава Богу, очнулся, касатик. – Она вошла в помещение, сложила руки на груди. – А мы уж и не чаяли, что ты отойдешь. Вон как тебя хворь-то скрутила. Ты, почитай, уж неделю пластом лежишь. Надьке спасибо скажешь, она тебя все выхаживала. Как с работы придет – так к тебе, как с работы придет – так к тебе. А ты чего молчишь-то? Подай голос-то. Мы ведь его и не слышали. Расскажи, откуда, куда. По виду-то ты не русскай. Грузин, небось, аль армянин.
Хункарпаша набрал в грудь побольше воздуха и хотел ответить, что он из Дагестана, но вместо слов из его горла вырвался лишь хрип. Женщина замахала руками.
– Ой, молчи уж, молчи! Забыла я совсем, что говорок-то из тебя никудышний. Щас я кипяточку принесу, ополоснем твое горло, тогда и говорить зачнем.
Минут через десять она принесла в бокале горячего чаю. Женщина присела на табурет.
– Сам-то сможешь? А то Надька тебя все с ложечки поила. Давай-ка я тебе подмогну. А чай хороший, на травах, шибко пользительный чай-то. Им мы тебя и пользовали, медом да салом гусиным натирали. – Она засмеялась. – А ты все ругался, да все матом, да по-русски. Смешно так.
Наконец Хункарпаша осилил горячий чай, откинул голову на свернутую фуфайку и тяжело задышал. Почувствовал, как по лицу, по груди, по ногам разлился жар.
– Хорошо ли? – спросила хозяйка.
Он лишь кивнул головой, чувствуя, как все тело наливается истомой и невесомостью. Прошептал:
– Спасибо.
– Ну, вот и заговорил. Ты погоди, касатик, еще денек-другой и совсем забалякаешь.
Женщина говорила что-то еще, но он ее почти не слышал, потому что постепенно стал тонуть в парном тумане, точно таком же, какой разливался над речкой по жарким утрам в его родном ауле…
3
Проснулся он при ярком свете солнечного дня. Он так ослепил его, что еще несколько минут в глазах было темно. Когда Хункарпаша привык к свету, он увидел незнакомую молодую
