ее на мою работу, не приносящую радости? «Только не к тебе, – вспыхивала она. – Никогда!» «Боишься, что будешь страдать из-за моих неудач?» «Не хочу, и все». Наверно, она боится страданий от моих неудач. Ощутил всегдашнюю вину перед ней.
Хотелось на воздух, уехать. Разрушить эту жизнь.
Она входит, делать уборку. Не терпит беспорядка, отклонений от нормы. Хотя отрицает ежедневное однообразие готовки пищи, мытья посуды,
– Так-то ты работаешь? Трудоголики по часу не лежат с философской книжкой. Не торчат у телевизора.
Мне расхотелось ей помогать.
– Это тоже работа, – пытаюсь втолковать я. – Умственная. Слежу за мыслями других. Чтобы прояснить свое.
– Ты обманщик!
– Вообще подготовка… души к работе занимает восемьдесят процентов времени.
– Короче, ты все время работаешь. Даже, когда дрыхнешь.
– Тсс…
– Что такое?
– Ну все, пропала мысль. Возникла догадка, еще тонкая, зыбкая. А ты тут.
– И ты мне не нужен!
Она резко уходит к себе.
У меня меняется настроение.
Я недолго размышлял, закрыл дверь и поклялся больше никогда не подходить к ней. Наслаждение ссоры невозможно прекратить сразу, это продление мстительной жажды разрушения: пусть будет еще хуже!
Растравляя себя, входил, как оставленный ребенок, в одиночество, доисторическое одиночество, в котором не просвечивало ничего, ради чего стоило бы жить. В каждом сидит «черный человек», только одни подавляют его в себе, а другие – расцарапывают, с мстительным наслаждением, иногда навсегда.
Мне совсем плохо, когда мы ссоримся. Семья – самое чувствительное место, все настолько обнажено, что немыслима обида невнимания, тем более измена или предательство, равносильное смерти.
В таких случаях мы подолгу не разговариваем. Или она отвечает подчеркнуто вежливо, зная, что это производит на меня сильное действие.
Я – самая легкая добыча – чувствую изначальную вину перед ней, перед ее замкнутостью. Эта вина уходит в нечто метафизическое.
Когда к нам приходит ее подруга, мы делаем вид, что гостеприимная пара. Та спрашивает:
– Что у вас лица хмурые?»
Она принужденно весело отвечает:
– Он меня ненавидит.
Это – признак примирения.
Почему мы ссоримся? Не знаю. Первая страсть, когда нам никого не было надо, прошла. Но мы любим друг друга глубже – стали неразделимы, как судьба. Хотя она смотрела на меня недоверчиво.
– Мы не разлей вода, потому что тебе больше ничего не светит. У тебя только привычка ко мне. Привычка переросла в физическую необходимость.
Наша близость дает наслаждение больше не абстрактно-духовное,
