в духе орловской удали: «и если ехать, так уж ехать до Константинополя…». В то же время в высочайшем рескрипте контр-адмиралу Эльфинстону от 25 сентября 1769 г. главная цель экспедиции официально определялась так: «главная всему нашему плану цель состоит в поднятии на турков подвластных им греческих и славянских народов, следовательно же, и долженствует уступать оной первое место»[521] (курсив наш. -
Авт.). Даже в апреле 1771 г. в «пунктах» о принятии на службу руководителя следующей эскадры – датчанина Арфа, специально оговаривалось, что Арфу не может быть дан план действий в Средиземном море, так как «тамошним нашим морским операциям невозможно здесь никак постановить операционного плана, ибо он главнейше зависишь должен от тех действий, которыя произойти могут между того края христианами турецкими подданными»[522] (курсив наш. – Авт.). И опять, как в рескрипте Спиридову, – ни слова об островах и «удобных пристанях», ибо «секрет – душа политики».
Однако, не афишируя планов территориальных приращений, в 1770 г. Екатерина не могла не думать и о будущем устройстве греческих земель. В письме к Вольтеру, датированном 27 мая / 7 июня 1770 г., она еще видела Грецию «вольною»[523]и в августе 1770 г. писала об участии «спартанских легионов» при заключении возможного мира с Портой[524].
Примечательно, что, еще не зная о Чесменской победе и об установлении господства русского флота в Архипелаге, 19 июля 1770 г. императрица направила А.Г. Орлову очередной рескрипт. Она пока не имела достоверных известий о морейской драме, а сведениям, публиковавшимся в европейских газетах, не очень доверяла. По-видимому, Екатерина находилась еще под впечатлением известий об успехах в Морее, хотя морейское донесение А.Г. Орлова, не предрекавшее побед на суше, должно было ее насторожить. Тем не менее она понимала, что впереди предстояли контакты с архипелагскими греками, а следовательно, взаимоотношениям с греческим миром надлежало придать ясность. Рескрипт свидетельствовал о том, что «испанские замки» Екатерины II постепенно обретали реальные очертания; к тому же он позволяет проследить политический генезис «Греческого проекта». В рескрипте Екатерина, избегая определения политического строя освобождавшихся греков, туманно писала лишь о некоем политическом бытии нового «соединения», обладающего «новым и целым корпусом»[525].
После получения информации о поражениях соединенных с греками российских частей в Морее и об одержанной русскими победе при Чесме Екатерина, кажется, «забыла» об идее греческой самостоятельности. 28 сентября / 9 октября 1770 г. она писала Вольтеру: «Греки и Спартане совсем переродились; они больше стараются о грабежах, нежели о вольности. Они погибнут невозвратно, если не воспользуются распоряжениями и советами присланнаго от Меня им героя»[526]. В этом контексте о независимости греков речь уже не шла, и в том же сентябре 1770 г. Государственный
Там же. С. 405.
Там же. С. 663.
«По-видимому, Греция
Там же. С. 102.
Материалы для истории русского флота. Ч. XI. С. 566 – 567.
Переписка российской императрицы Екатерины II и господина Вольтера. Ч. 1. С. 123.
