не знаешь ты сама.Это – ты бежишь, бежишь ко мне по клавишам,
Чтобы в треугольнике письма,
Посылаемого так уже не почасту, –
Рассказать о нуждах тыловых, об одиночестве
Далеко, за чёрной пеной Каспия,
За барханами песка…
Было счастье? не было у нас его?
Только чудится издалека?
Здесь, на фронте, нам лениво верится
В мрачную ожесточённость тыла.
Победим – вернёмся – переменится –
Всё по-нашему, не так, как было.
Фронтовою мудростью растимое
Превосходство над заботой дня…
Мне вот чудится, моя любимая,
Что с пути уводишь ты меня.
А ведь я ещё не сделал столького!
Не написаны мои страницы.
Я ношу в себе заряд историка
И обязанности очевидца.
Всё рояль… И в каждом звуке слышится
Мне твоя любимая рука.
Написать…
да что-то мне не пишется,
Только чувство льёт изглубока.
Размягчел – а не найти достойного
Выражения литого мысли.
Рычажок – Европа безпокойная
Мечется от Мозеля до Вислы!
Завтра утром запылает заревом,
Нынче притаилась под землёй.
Ручкой лакированной на Нареве
Поворачиваю шар земной{105}.
Всё многоголосей к полуночи
Станций обезумевших прилив:
Сводки сыпят, объяснения бормочут,
Салютуют, маршируют и пророчат,
Торжествуя и грозя наперебив.
Только б одолеть! И, ложью ложь поправ,
О, какими доводами стройными
В кратком перерыве между войнами
Победитель будет чист и прав.
Вражий огонёк! – топчи его, где теплится,
В переходах вековых потёмок.
Вот, и речь последнюю рождественскую Геббельса
Где услышишь ты потом, потомок?
Описали нам газетчики, советские и янки,
Гадкую хромую обезьянку, –
Да, награбили, нажгли, набили по нутру, –
И однако, голос чей звучит, в зажатой скорби,
К очагам осиротелым в тяжкую пору? –
Как он не похож на тот слезливый бормот
Третьего июля поутру.
…Дальше ручку! Затаёнными ночьми –
Поворот. От незваных сумев обезопаситься –
Вот и вы! – враги мои,
Соотечественники мои –
Власовцы…
Знаю я, что вы – обречены.
Ни отчизны вам, ни чести, ни покоя…
Чем же живы? чем увлечены?
Сколько вас? и что же вы такое?
Боже мой! Какой обидный жребий!
Где? в какой глуби вы гордость бережёте?
Ваш поручик младше, чем у них фельдфебель,
И в бою не верят вам крупней, чем роте.
Лишь теперь, когда пошло о жизни,
Когда шея в петлевом захлёсте,
Разрешили вам немножечко дивизий
И в каком-то – бурге сняли с русских оst’ ы.
Чтоб верней сгубить себя и вас,
Немцы
