очках. Из-под оправы торчал длинный хищный нос, презрительно поджатые губы были кое-как подкрашены лиловой помадой, а непослушная черная челка то и дело выпадала из-под облезлой норковой шапки. Поверх шапки свободная поэтесса, а это была она, повязала белый платок, придававший ей сходство с пленным французом во времена кампании 1812 года. Увидев, что к ней направляется покупатель, Изида поправила платок, загнала под шапку упругую прядь и сдвинула очки на кончик носа, выставив на идущего проницательные черные глаза.
– Молодой человек, не проходите мимо, – выдавила она дежурную коммерческую фразу.
– А я к вам, – нарочито весело сказал Леонид. – Ну что, покупают?
– А ты что, из налоговой? – оскалилась Изида. – Какая тебе разница?
– Нет, я любитель. Хочу посмотреть.
– Это другое дело. Смотри, но они все одинаковые. Это моя последняя работа. Называется «Бронепоезд любви». Хорошо расходится, может быть, благодаря названию. Купи, недорого.
Книжка, текст которой был неряшливо отпечатан на пишущей машинке и содержал сорок восемь страниц, на книжку в привычном представлении походила слабо. Тонкая обложка с оформлением, которое можно было бы назвать минималистическим (корявая роза, пьяный шрифт), охватывала содержимое благодаря двум тетрадным скрепкам. Сборник открывал эпиграф:
Сквозь сердце мое пронесись, бронепоезд любви.
Язычество страсти в душе ты моей улови.
Сквозь ночи бессонные, сквозь околесицу лет,
Оставь, бронепоезд любви, свой скрежещущий след.
Перелистывание страниц обнаружило далее броневики страсти, револьверы секса, мортиры ревности, то есть полную смесь оружейной атрибутики с символикой любовной лиры. В Изиде как бы уживались курсистка и Анка-пулеметчица. Даже вид у замерзшей поэтессы был анархо-революционный. Ей бы еще кожанку и наган в березовой кобуре для полного сходства.
Обнаружив у себя в кармане сумму, достаточную для покупки «Бронепоезда любви», Леонид сунул книжечку в рукав и собрался уходить. Изида навеяла на него печальное настроение. После короткого знакомства с этим памятником безнадежности, казалось наивной мечтой верить в прекрасное и вещать об этом с газетных страниц. Неужели, думалось ему, писать стихи, печатать их на машинке, и сшивать тетрадными скрепками, это единственно возможный путь?
– Это только начало, – вдруг донеслось до Леонида, когда он уже было сделал первый шаг. – Я уже собрала деньги на новую пишущую машинку.
Это старалась удержать покупателя воодушевленная успехом торговли свободная поэтесса. Леонид удивленно обернулся, чтобы выслушать, что в дальнейшем хочет предпринять Изида Бах.
– Но пишмашинка – это уже устарело. Мы с подружкой решили продать все свои вещи и купить принтер. Почему музыканты имеют домашние студии, а поэты не имеют
