он ревёт?
Я подождал, пока немец немного успокоится и сможет сказать хоть пару внятных слов. Тогда его можно будет спросить, почему он, собственно, плачет.
Наши его не пинали, прикладом под ребро не толкали, по дороге сюда вели, не били. У нас вообще не было принято издеваться над пленными.
Наши солдаты с пленными обращались, можно сказать, уважительно, как с людьми. Бывали случаи, когда при конвоировании пленного где-нибудь в тылу из-за телег выбегали повозочные и прочие тыловые и замахивались на немца в сердцах, показывая перед дружками свою прыть и патриотические чувства.
– Давай осади назад и полегче! – отстранял их конвоир стволом винтовки.
– Сходи на передок, возьми себе пленного, а потом налетай! А этот не твой! Видал какой прыткий! Тоже мне тыловая крыса!
Причина, почему ревел немец, нам была неизвестна. И вот он немного успокоился, смотрит жалостно мне в глаза и просит меня, чтобы его отпустили.
– Куда отпустить? В туалет? – переспрашиваю я.
– Нейн-нейн!.. Нет-нет! Туда, к немцам! Домой! На хаузе! У меня отпуск! – и он стал торопливо вытаскивать из нагрудного кармана униформы своё отпускное свидетельство «Урлауб шайн». – Вот! – тыкал он в бумажку пальцем. – Я шесть месяцев на восточном фронте. Мне положен отпуск. Я вчера получил документы. Я должен ехать домой! [Я устал.] Ферштеен зи? – устало доказывал немец.
– Ферштеен! Ферштеен! – отвечал я. – Это нам, муде ферштейн![2]
– Чаво он говорит, товарищ лейтенант, – спрашивают меня солдаты.
– Он просит, чтобы мы его отпустили. Ему нужно ехать домой! – У него отпуск. Он должен ехать в Германию.
Солдаты, услышав причину рёва, схватились за животы и закатились дружным радостным смехом. Смеялись они по-настоящему до слёз. У немца слезы от расстройства, а солдат пробило от смеха слезой.
Такое дело! Многие ржали до коликов в животе.
Немец, видно, усёк, что я перевёл его просьбу солдатам. Он посмотрел на них и снова заревел. У солдат по щекам катились слезы. Плакали все. И ржали, как лошади.
– Ну и потеха! Вот уморил! Ведь всех, стерва, довёл до слёз!
Немец обвёл всех внимательным взглядом, заморгал глазами и опять заревел.
– Товарищ лейтенант! Уберите его отселя! Он всех тут нас замертво на полу уложит!
– Ты смотри, в штаны не напусти! – вставил другой.
– Ведь надо же, случилось!
– Ух, мать твою! Больше не могу!
– Вы его спросите… – и солдат валился на пол навзничь и катался по полу дергаясь.
– А куда он должен ехать?
И опять под грохот солдатских глоток, под рёв немца, все, кто сидел на лавке, покатились на пол.
– Ну и денёк! Хуже не придумаешь! После такого и умереть не страшно!
– Вот спасибо! Вот потешил душу! Дай я его поцелую!
Страсти
«Это нам, муде ферштейн!», игра слов по созвучию, заменитель ненормативных выражений в повседневной лексике автора. Эпизод допроса пленного объясняет происхождение фразы:
– Ich werde mude. Verstehen Sie?
– Это нам, муде ферштейн!
