воду, и солдаты гоняли только чаи.
Через некоторое время местное население обложили натуральным налогом. В котелках появилась картошка, капуста, заправленная ржаной мукой. Мясо и сало расходилось по высшим каналам.
Мы идём по дороге, горизонт постепенно начинает темнеть. Дорога делает крутой поворот, мы выбираемся на пригорок, впереди в низине показалась деревня. Но команды остановиться роте в этой деревне на ночлег пока нет. Мы проходим мимо последней избы, провожая её задумчивым взглядом.
Я иду молча. Разговаривать с Савенковым мне нет охоты. Я давно отвык от него. Когда он догнал роту и поздоровался со мной, то я вместо ответа на приветствие спросил его:
– На курсах повышения званий был? Я думал, что ты явишься в роту по крайней мере капитаном.
– Ты опять про своё? Не забывай, мне поручено присматривать за тобой. Не твоё дело, где и сколько я был.
– Выполнял особое поручение? Мне командир взвода связи говорил, что ты всё это время ошивался у них. Я думал, что тебя перевели в связисты.
– Ходить в атаку дело твоё. На то ты и лейтенант. А моё дело смотреть, не сболтнёшь ли ты чего лишнего. И договоримся на будущее: где я был и сколько отсутствовал – это дело не твоё. Я за твоим моральным состоянием буду следить как надо. Собираешься убежать к немцам, – я вовремя доложу.
Рота идёт по дороге дальше, мы упорно молчим. За перелеском снова из-за бугра показались крыши.
Я представлял себе, как после лёгкой выпивки и сытного ёдова он приляжет на деревенскую, скрипучую кровать и приятно забудется. Главное для Савенкова это сама его жизнь. А всё остальное для него не существует. Атаки, обстрелы, раненые и убитые – это дело моё. А он, Савенков, не должен погибнуть. Обстрелы из орудий он не мог переносить. При посвисте пуль и вое снарядов у него обрывалось что-то внутри.
Савенков решил: «На ротного нужно написать донесение, чтобы ему не было веры. Если он сунется обвинять его, Савенкова, то ему не поверят».
За месяц в роте полностью сменилось четыре состава солдат. Считай, сотни три-четыре. Тех, что Савенков провожал в Поддубье из-за Волги, в живых не осталось ни одного. Выходит, что и эти через две недели погибнут. Свидетелей вовсе не будет. Перед солдатами ему не стыдно. Они не знают его. А что там говорит лейтенант, так это он из зависти и мести.
В это время сзади послышался зычный голос: «Эй, берегись!» Я обернулся и увидел, что на нас летела лошадь и лёгкие саночки. Ездовой и два пассажира, одетые в новые полушубки, на рукавах у них отвороты, мехом наружу, катили по дороге во всю прыть.
Солдаты сошли с дороги, встали на обочину. В саночках сидело начальство нашего полка. Расписные саночки на узких стальных полозьях пронеслись мимо, повизгивая. Вот они обдали солдат поднятой снежной пылью и скрылись за поворотом. Здесь на снежных просторах ни выстрела, ни посвиста пуль. Все выпорхнули из своих убежищ и покатили, обгоняя своих солдат. Смотрите, солдатики, ваш командир полка
