не плачьте! – говорил он, не переставая покрывать поцелуями ее руки даже тогда, когда она забросила их за голову, как это обыкновенно делают люди, находящиеся в глубоком горе; напротив, он целовал их еще горячее, пока жар от лба и волос не опьянил его до одурения.
Наконец, он сам не знал, как и когда, губы его коснулись ее лба и стали целовать его, потом – ее заплаканных глазок, отчего у него все вдруг завертелось в голове; вслед за тем он почувствовал нежный пушок ее губ, и уста их невольно слились в продолжительном поцелуе. В комнате было совсем тихо, только один маятник гданьских часов монотонно стучал, напоминая им о существовании времени.
Вдруг в передней раздалось топанье ног и детсний голосок Варвары, которая повторяла;
– Мороз! Мороз! Мороз!
Володыевский отскочил от Христины, как испуганная рысь от своей жертвы, но в эту же минуту влетела Бася, повторяя:
– Мороз! Мороз! Мороз!
Вдруг она споткнулась о пяльцы Христины, лежавшие на середине комнаты, и, остановившись, посмотрела с удивлением на Христину и на маленького рыцаря.
– Что это? Никак вы бросали друг в друга этими пяльцами!
– А где же тетя? – спросила Дрогаевская, стараясь говорить как можно спокойнее и натуральнее.
– Тетя потихоньку вылезает из саней, – отвечала неестественным тоном Варвара.
И ее подвижные ноздри задвигались. Она еще раз взглянула на Христину и на Володыевского, который поднимал в это время пяльцы, и быстро вышла из комнаты. Но в ту же минуту ввалилась в комнату Маковецкая, а за нею Заглоба, который явился сверху, и начался разговор о жене львовского подкомория.
– Я не знал, что она крестная мать Нововейского, – сказала Маковецкая. – Он, вероятно, признался ей в своих чувствах, потому что она страшно преследовала им Басю.
– А что же Бася? – спросил Заглоба.
– Бася хоть бы что! Говорит: «У него нет усов, а у меня нет ума, так что неизвестно, кто чего раньше дождется».
– Я знаю, что она всегда найдется, но кто разгадает, что она думает на самом деле. Все это женские хитрости!
– У Баси что на уме, то и на языке. Впрочем, я вам уже говорила, что она еще не чувствует надобности выходить замуж… Вот Христина, та больше.
– Тетушка! – взмолилась Христина. Разговор их прервал слуга, который оповестил присутствовавших, что ужин уже подан. Все отправились в столовую, только не было Варвары.
– Где же барышня? – спросила Маковецкая у слуги.
– Барышня в конюшне. Я им докладывал, что ужин подан, а они сказали «хорошо» и ушли в конюшню.
– Неужели случилось с нею какая-нибудь неприятность? Она была так весела! – сказала Маковецкая, обращаясь к Заглобе.
Вдруг маленький рыцарь, у которого совесть была не совсем чиста, беспокойно сказал:
– Я сбегаю за ней!
Он побежал
