style="font-size:15px;"> – И для этого тоже. – Глаша принесла дезинфицирующую жидкость. Тампоном стала отмачивать кроваво-бурые пятна на поддевочной рубашке-костюме.
С четверть часа продолжалась эта процедура, после чего Глаша с величайшей аккуратностью сняла рубашку с новобрачного. Состраданием осветилось её лицо: всё тело, представшее взору, покрыто кровоточащими язвами. Кожи словно и не было, а где оставались чистые островки природного кожного покрытия – взбугрилась сетка назревающих ран, запекшиеся багровые подтеки телесной влаги. Та же устрашающая картина открылась и ниже оголенного торса.
Дима застыдился, как обнаженности тела, так и ужасающему недугу. Что это: проказа, ожог, экзема? Вся беда в том, что и врачи однозначно не могли ответить.
Ночная фея Глаша, обратившаяся в невольную сестру милосердия в полупрозрачной ночной сорочке, вынула из переносной аптечки специальную тюбик и плавными движениями чутких пальцев стала покрывать успокаивающим бальзамом сочащиеся язвы и трескавшиеся коросточки.
Дима застыл в блаженстве. Это для него сейчас подлинный кайф – сладостное ощущение освобождения от боли. Лицо его разгладилось, засияло покоем и счастьем. А Глаша, глядя на него, также проникалось теплым и светлым чувством. Оказывается как это сладостно – умиротворять душеные смуты, утишать физическую боль!
Вскоре всё тело новобрачного стало своеобразно обласканным непорочной женой, оставшейся в девственном неведении о натуральном физическом соитии, сочленяющих гениталии в каком-то апофеозе сексуального возбуждения.
Диме совсем не хотелось ложиться, и тем более оглушить боль водкой. Ведь боли уже нет. Есть добрый ангел – жена. «Ангел Божий, хранитель мой земной на сохранение мне от небес данный…..» – так когда-то шептала бабушка, осеняя себя крестным знамением. И теперь эти обрывочные строки всплывали в памяти.
Дима боком прижался к женушке. Головы их склонились друг к другу. В окне продолжала сиять Луна, посеребрив облака и комнату с пустой двуспальной кроватью, на краю которой объятые сном сидели новобрачные.
Сидели как на краю большой беды или на краю подлинного счастья.
Глаша не понимала, отчего открылись её глаза: от солнечных лучей, скользнувших по розовому личику, или от настойчивого стука в дверь. И то и другое пробуждало иное состояние, – своеобразное напряжение души, которой надлежит либо умиляться красоте и волшебству чистых мгновений природы, либо впускать в дом, равно в себя, кусок другой жизни.
Недоумевая внезапному вторжению в благостный сон, девственная жена осторожно выскользнула из бокового контакта с мужниным плечом и поспешила открыть дверь, в надежде, что это очередное недоразумение, из чреды валом грянувших нестыковок и бед.
На пороге стоял Иван Львович с улыбкой во весь рот, с букетом лилий (опять лилии!) и солидным портфелем, набитым закуской. Так сказать, всё необходимое
