от неровного дыхания, когда в решительном резком движении вскинул руку с волыной на пробегающих мимо и оглядывающихся на меня случайных прохожих.
– Помогите! ААА! – прокатился около меня испуганный визг.
– На помощь! Не надо! Пожалуйста, – мужской крик эхом отдавался от стен зданий.
– Эта война! И всех кто вокруг, надо валить!
Перед глазами идет рябь, сгущается туман, и картинка обрывочная, неясная. Вроде, нахожусь в городе, а вроде и нет. Вблизи горы, чеченские стрелки во вражеской форме, мгла, грязь, холод, тлен и опустошение.
Прищурился, и, развернув боком кисть руки, выпустил из ПМ два патрона. Вдогонку, немедля, всадил в трех охранников еще по пуле, когда оглянулся, и оценил, что те выбежали на подмогу из здания окружного суда. Сигналку тотчас врубили в администрации, а значит, скоро нагрянут по мою душу менты.
Разворачиваюсь и в темпе желаю оказаться возле Алмазова, но краем глаза цепляю трех прохожих, которые четко срисовали меня. Без колебаний валю мужика в коричневой кожанке и следом мусора в ментовской форме с его расфуфыренной заплаканной телкой, которая бежала за ним. Каждому выстрел пришелся в голову, за исключением первых двух – им попал четко в спину, меж лопаток.
Загасив каждого, кто мог бы помешать и хоть как-то выдать меня, рванул к Алмазову, меняя на ходу магазин в ПМ.
Вскинул голову и внезапно столкнулся взглядами с Котовой.
Застыл. И будто сходу кто-то невидимый наяву всадил мне нож в мясо. Изощренно прокрутил под ребрами, высунул лезвие, и с садистским удовольствием вонзил в глотку по новой.
Ульяна из руки выпускает мобильный. Как мне показалось, он с оглушительным грохотом свалился на асфальт.
Ебать меня закоротило и в башне появился звон. От вида ее бледного и беспомощного. От выражения глаз, из которых по щекам текли дорожки слез. Взгляд напротив – пустой, стеклянный, мертвый. Ее взгляд навсегда острыми иглами врежется в сердце и в память.
Я вешу совсем на тонком, а она в довесок ко всему в немом крике раскрывает рот и трясет ее всю, растрепанную, испачканную в чужой крови, как умалишенную, словно вот-вот начнется припадок.
Стою неподвижно, и сердце дает сбой. Барахлит оно, блядь, от полного осознания. Она – тут. Я – тут. Но мы с ней по разные стороны берегов. Я – зло. Она – добро. Я – тьма. Она – свет. Я – смерть. Она – жизнь. Она, ведь, и не знает меня настоящего. Не догадывается, что я душеньку свою много лет назад продал за золотишко рогатому черту. А потому и любовь ее ко мне – пыль, блажь. Ничего она не стоит. Она ни за что не выберет убийцу, а я без нее уже дышать свободно не смогу. Легче самому сдохнуть, чем потерять ее навсегда, или разорвать наш симбиоз.
Очко сжимается, булки напрягаются от данной мысли, от понимания, что мне пизда. Не убьет система – с большим успехом убьет она.
Насколько возможно позволил ей заглянуть себе в глаза, забраться в голову для того, чтоб знала, помнила, кем или чем я являюсь на самом деле.
Ну что ж… теперь между нами нет
