амиды – молчаливые стражи времени, их острые тени тянулись к горизонту, где Ра, ещё скрытый в объятиях ночи, готовил свой золотой восход.
В ремесленном квартале, среди тесных улочек, где глинобитные дома жались друг к другу, как дети к матери, одинокий свет дрожал в ночи. Масляная лампа горела в мастерской ювелира, её слабое пламя отбрасывало танцующие тени на стены из необожжённой глины, потемневшие от лет и дыма плавильных печей. Пол, усыпанный песком, хрустел под босыми ногами, а вдоль стен тянулись грубые полки, уставленные инструментами: бронзовые резцы, покрытые патиной, молотки с выщербленными рукоятями, куски необработанного лазурита, что блестели, как осколки неба, и золотые нити, тонкие, как паутина, сплетённая под взглядом Исиды. В углу, на каменной подставке, стояла статуэтка Тота – бога мудрости и ремёсел, его ибисовая голова склонялась над свитком, вырезанным с такой тонкостью, что казалось, он вот-вот заговорит. Воздух был тяжёлым, пропитанным запахом металла, смолы и жжёного масла, что смешивались с далёким эхом криков ночных торговцев, доносящихся с рынка у реки.
За низким столом из потемневшего кедра сидела Лайла, дочь Хапи, её тонкие пальцы, загрубевшие от резцов и огня, сжимали угольный стержень. Она склонялась над куском папируса, выцветшего и шершавого, выводя линии эскиза – изящные, но твёрдые, как крылья сокола Гора, что парит над Нилом. Её длинные волосы, чёрные, как ночь над пустыней, выбивались из тугого узла, падая на плечи, словно тени, что играли в свете лампы. Простое льняное платье, белое, но запылённое от песка и угля, облегало её стройную фигуру.
Она не знала, что этой ночью боги смотрели на неё с высоты. В храмах Фив, за стенами из жёлтого песчаника, жрецы шептались у алтарей, их голоса тонули в густом дыму благовоний – сандала и лотоса, что курились в бронзовых чашах. Их белые одежды шуршали, как листья пальм на ветру, а выбритые головы блестели в свете факелов, пока они возносили молитвы Амону-Ра, прося благословения или, быть может, прощения за то, что замышляли в тенях. Вельможи в шафрановых туниках, чьи золотые пояса сверкали, как диски солнца, сидели в своих покоях, плетя сети интриг – тонкие, как паутина, но смертельные, как яд кобры урея. Их пальцы, унизанные перстнями, сжимали кубки с вином, а глаза, острые, как кинжалы, следили за каждым шагом молодого фараона, чья воля была ещё не сломлена их коварством.
А где-то за золотыми стенами дворца, в покоях, выложенных голубым фаянсом, стоял Амонхотеп, сын Ра на земле. Его высокая фигура отбрасывала тень на пол, где мозаика изображала битвы предков – колесницы, топчущие врагов, и руки, возносящие дары богам. Он был молод, едва ли старше двадцати трёх зим, но его плечи уже несли бремя трона, а грудь – бронзовую пластину с выгравированным знаком Гора. Его туника из тончайшего льна струилась, как воды Нила, а двойной венец – красный и белый – лежал на столе, оставив его волосы, чёрные и растрёпанные, свободными, как у воина в пустыне. Пальцы сжимали кинжал, лезвие которого ещё хранило следы крови врагов, а шрам на виске – тонкий, но глубокий – пульсировал, как память о битвах, что закалили его дух. Он стоял у окна, глядя на звёзды, и его взгляд искал что-то в ночи, чего он ещё не мог назвать. Его сердце билось ровно, но внутри росло предчувствие, как тень пирамиды перед закатом, – предчувствие судьбы, что ждала своего часа.
В этот миг ветер ворвался в мастерскую Лайлы, резкий и холодный, как дыхание Анубиса. Лампа мигнула и погасла, тьма упала, как покров хаоса, поглотив эскиз и её руки. Тишина стала осязаемой, прерываемая лишь далёким плеском Нила да криком ночной птицы, что пролетела над городом, как вестник Тота. Лайла замерла, её дыхание сбилось, но она не дрогнула. Её пальцы сжали уголёк, и она шепнула в темноту: «Исида, дай мне свет». Она знала: её руки, эти грубые, но живые руки, были её даром, её щитом против теней. И в этот момент, под взглядом Нут, нить судьбы начала раскручиваться – тонкая, как золотая жила в камне пустыни, но прочная, как воля богов, что сплели её из звёзд и песка.
За окном Нил сверкал, как дорога в иной мир, его воды шептались с ветром, обещая тайны и испытания. Где-то в тенях пустыни Гор расправил крылья, его острый взгляд следил за городом, готовый повести Лайлу туда, где золото маски станет не просто металлом, а ключом к её сердцу. Это была ночь, когда всё началось – ночь, что зажгла искру, которой суждено было осветить Египет или сгореть в его тенях.
Глава 1: «Зов судьбы»
Пыльный воздух мастерской дрожал от зноя. Лайла сидела за низким деревянным столом, склонившись над листом папируса, на котором угольным стержнем выводила эскиз ожерелья. Её пальцы, тонкие, но загрубевшие от работы, двигались уверенно, словно танцевали с тенями факелов, освещавших тесное помещение. За окном, вырезанным в глинобитной стене, слышался шум Фив – города, раскинувшегося вдоль великого Нила, словно драгоценная цепь на шее богини Исиды. Река текла неспешно, её воды сверкали под солнцем Ра, обещая жизнь и прохладу, но сюда, в ремесленный квартал, доносились лишь запахи влажного ила и крики торговцев с рынка.
Мастерская была скромной: стены из необожжённой глины, потемневшие от времени,