Фараон ждёт. Но знай: он не терпит ошибок. Эскиз должен быть достоин воина, пролившего кровь за Египет, иначе… – он замолчал, но его взгляд закончил фразу: «иначе твоя голова украсит стену».
Лайла сглотнула, но кивнула. Её пальцы крепче сжали свёрток. Вестник повернулся и повёл её через двор, где шелестели пальмы на ветру, а фонтаны из белого камня журчали, словно шептали о тайнах. Стены вокруг были расписаны сценами битв: воины с копьями, колесницы, топчущие врагов, и фараон, возносящий дары богам. Над всем этим парил крылатый диск Ра, охраняя землю от хаоса.
Они вошли в тень колоннады – ряда массивных столбов из песчаника, каждый из которых был вырезан в форме папируса, символа жизни. Тени от величественных столбов падали на голубой фаянс пола, рисуя узоры, похожие на письмена богов. Лайла шла за вестником, чьи сандалии тихо шлёпали по плитке, а жезл с лотосом покачивался в его руке, словно метроном, отмеряющий её судьбу. Воздух здесь был прохладнее, чем на улице, пропитанный ароматом мирры и смолы, что курились где-то в глубине залов. Сквозь высокие проёмы в стенах пробивались лучи солнца, освещая фрески: сцены сотворения мира, где Ра поднимался из первозданного хаоса, и фигуры богов с головами соколов и шакалов, охраняющих порядок Маат.
Лайла сжимала свёрток с эскизом так сильно, что папирус чуть не треснул. Её мысли метались, как песчинки в бурю. Что, если фараон сочтёт её работу недостойной? Говорили, что он приказал казнить гончара, чья ваза треснула на пиру. А вдруг это ловушка визиря, о котором шептались в квартале – человека с улыбкой змеи и сердцем, холодным, как воды Стикса? Она бросила взгляд на амулет скарабея, висящий на шее, и прошептала: «Отец, будь со мной».
В этот момент из бокового прохода выступила фигура. Лайла остановилась, вестник тоже замедлил шаг. Это был мужчина, высокий и широкоплечий, но одетый не в пышные одежды придворного, а в простой плащ воина – грубую ткань цвета выжженной земли, подпоясанную кожаным ремнём. На ногах – потёртые сандалии, а на поясе – кинжал в потрёпанных ножнах. Но что-то в нём выбивалось из образа простого стража: осанка, прямая, как колонна храма, и руки – сильные, но без мозолей, какие бывают у тех, кто всю жизнь держит копьё. Лицо его скрывала тень капюшона, но глаза – тёмные, глубокие, как воды Нила в полночь – поймали её взгляд и не отпускали.
– Кто ты? – спросил он, голос был низким, но мягким, с лёгкой хрипотцой, словно тишина для него всегда звучала громче слов.
Лайла замялась, чувствуя, как вестник напрягся рядом. Её пальцы дрогнули на свёртке.
– Я Лайла, дочь Хапи, ювелира, – ответила она, стараясь звучать твёрже, чем чувствовала себя. – Меня вызвали во дворец показать эскиз.
Мужчина шагнул ближе, и свет от проёма упал на его лицо. Оно было молодым, но резким: высокие скулы, прямой нос, губы сжаты в тонкую линию, словно он привык скрывать улыбку. Кожа его была бронзовой, как у тех, кто вырос под солнцем Ра, а на виске виднелся тонкий шрам – след старой раны. Он склонил голову, разглядывая её, и Лайла вдруг ощутила себя не ремесленницей, а добычей под взглядом ястреба.
– Эскиз? –
