прямо в глаза.
Неужели так бывает? Почему же она не испытывала ничего подобного в жизни – даже с любимым своим человеком? Как такое может быть? Только бы это продолжалось еще и еще! Только бы не заканчивалось!
…Потом шеф целовал её в грудь, в губы обволакивающими, расслабляющими и, вероятно, отрезвляющими поцелуями. Да, он умеет искушать… Интересно, кого же из них двоих он отрезвлял?
– Давай теперь немножко полежим… Отдышимся, – вкрадчивым, томным шелковым голосом произнес Аршакович. – Девочка моя хорошая, да ты просто чудо! Как же ты мне подходишь! А тебе как, понравилось? Ну, впрочем, о чем это я? Я же все почувствовал… как ты… правильно… вот так… какая ты горячая… – Шеф беззастенчиво гладил ее, трогал, ласкал глазами, руками, губами. И – ну ни капли деликатной нежности, к которой она так привыкла в интимных отношениях с мужем – одна только грубая животная страсть. Жесткий животный секс и обволакивание.
Потом их подняла и понесла, раскачивая и унося течением, четвертая, пятая, шестая волна секса. Они потеряли счет времени, приливам и отливам непреодолимого желания обладать друг другом.
– Вероня, да ты просто само совершенство… И это было – божественно… – стонал шеф Аршакович, содрогаясь от нового приступа желания, – и я снова хочу тебя, еще, еще, нет, правда, ты просто чудо, девочка! Это невозможно выразить словами!
– Ну, всё! Теперь всё, хватит, а то мы до утра будем этим заниматься, и потом, я уже больше не могу! – простонал, наконец, Аршакович, с усилием оторвавшись от нее и быстро натягивая брюки, застегивая рубашку.
А Вера сидела на диванчике, закутавшись в свой джемпер, и смотрела куда-то в одну точку. Что такое? Почему ей хочется теперь, чтобы он ушел отсюда как можно быстрее и оставил ее одну? Она не понимала. В конце концов, он ведь очень интересный мужик, и элегантный такой, и, конечно же, нравился ей с тех самых пор, как она пришла в его отдел. Но, Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы он теперь молчал, чтобы только не сказал что-то сальное, какую-нибудь пошлость! Почему ей так неловко теперь выдерживать его взгляд, хотя всего лишь десять, нет, даже пять минут назад она то взлетала вместе с ним, будто на гигантских качелях, до самых небес, то стремительно падала оттуда, с высоты, не отрывая от него глаз, и он пронзал ее всю своим взглядом, и им хотелось, чтобы это никогда не кончалось, и упоенная радость переполняла, и падение это было невозможно, невыносимо счастливым в остроте своей.
…Когда это было?
Он смотрел на нее лучистыми глазами – не отрываясь. Сказал:
– Господи, дай мне утонуть в этих глазах!
Шепот дождя…
А в глазах его отражался её дождь…
Он. Она. Дождь.
Жемчужные горошки дождя лопались в лужах, как мыльные пузыри…
Это – было так.
Потом возникло нечто чуждое, враждебное – и встало между ними…
– Так,
