нежность:
– Очень сомневаюсь. Кэр отрежет им носы, хоть лошадиные, хоть нет, если кто-нибудь посмеет насмехаться.
Уголок ее рта дернулся вверх.
– Да, он такой.
И Уинтер уже не в первый раз порадовался, что его старшая сестра нашла мужчину, который любит ее безмерно, – несмотря на то что он аристократ.
Он ощутил болезненный укол в сердце. И Темперанс, и Сайленс – две самые близкие ему женщины – теперь замужем. У них есть супруги и, по всей видимости, скоро будут дети. Они, его сестры, всегда были с ним, но теперь будут отдельно от него.
Тоскливая мысль. Но Уинтер не дал ей отразиться на лице.
– Ты прекрасно справишься, – мягко заверил он Темперанс. – У тебя есть ум и нравственное достоинство – качества, которыми, как я подозреваю, очень мало кто из этих аристократов обладает.
Она вздохнула, открывая дверь.
– Может, ты и прав, но я не вполне уверена, что ум и нравственное достоинство так уж ценятся в аристократических кругах.
– Мэм? – Мэри Уитсон заглянула в комнату. – Милорд Кэр просил передать, что ждет в карете.
– Спасибо, Мэри. – Темперанс дотронулась до щеки девочки, лицо ее опечалилось. – Жаль, что я снова покидаю тебя так скоро. В последнее время нам не слишком часто удавалось побыть вместе, да?
На мгновение серьезное личико Мэри дрогнуло. До замужества Темперанс жила в приюте и особенно привязалась к девочке.
– Да, мэм, – отозвалась она. – Но вы же скоро вернетесь, правда?
Темперанс закусила губу.
– Боюсь, не раньше чем через месяц, если не больше. Я должна присутствовать на длительном загородном приеме.
Мэри смиренно кивнула.
– Подозреваю, что теперь, когда вы леди и не такая, как мы, у вас много всяких разных дел.
Темперанс поморщилась от ее слов, а Уинтер ощутил холодок. Мэри права: мир аристократии далек от обычного мира, в котором живут они с Мэри. Смешение этих двух миров никогда не приводило ни к чему хорошему, и лучше бы ему помнить об этом в следующий раз, когда он увидит леди Бекинхолл.
Роскошная обстановка нынче в моде, размышляла Изабель несколько дней спустя, но даже по современным стандартам роскошь лондонского особняка графа Брайтмора была настолько чрезмерна, что граничила с нелепостью. Вдоль стен главной гостиной Брайтморов выстроились ряды колонн, увенчанных позолоченными коринфскими флеронами. И флероны далеко не единственное, что было золоченым. Стены, украшения, мебель, даже графская дочь, леди Пенелопа Чедвик, сверкали золотом. Лично Изабель считала, что золотая нить, явственно преобладающая в вышивке юбки и лифа леди Пенелопы, довольно нелепа в наряде для дневного чая, но, с другой стороны, наверное, это имело смысл.
Что же еще носить дочери Мидаса, как не золото?
– Мистер Мейкпис, может, и умен, – говорила леди Пенелопа достаточно медленно, чтобы пропитать свои слова сомнением относительно умственных
