слово. Оказывается, когда Лариса не вопит, то голос у нее становится довольно приятным.
– Да, – согласилась Аделаида, – книгу необходимо изучить и, думаю, лучше всего с поставленной задачей справятся люди, уже имевшие знакомство с подобными делами. Я продолжаю сомневаться в проклятиях, однако, консультация с представителями э-э-э… этой дисциплины, будем так говорить, может оказать нам существенную помощь. Во всяком случае, не окажется лишней. Продолжите, пожалуйста, Кондрат Иванович.
– «И не спастись от возмездия за грехи ваши ни вам, ни преданным вам. Острой… Здесь страница истлела, слово потерялось, – пояснил Кондрат и быстро дочитал фразу: – Пронзит чело ваше и в крови захлебнетесь вы».
Лариса Макарьевна устало вздохнув, присела на стул.
– Чушь какая! Разве можно пронзить чело? Это же лоб, кажется? Сердце – другое дело… но лоб? Чело можно разбить или… гадость, фу.
Невидящими глазами Кондрат Иванович уставился в окно, долго молчал, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя. Через некоторое время он почувствовал тяжелые вопросительные взгляды и, наконец, счел нужным дать объяснение:
– «Быстро его поражает он в бляху косматого шлема, и пронзает чело». По-моему, это из Илиады Гомера, но я могу ошибаться. Я не помню, но, кажется, где-то читал… по-моему… или мне приснилось, или Андрик читал. Он же просто помешан на истории всякой. Так что, в принципе, чело имеет право быть пронзенным: с Гомером не поспоришь.
Очень может быть, Лариса Макарьевна поспорила бы даже с Гомером, однако грозный вид Кондрата охладил ее страсть к дискуссиям.
***
Еще в начале пути Марте мерещился огромный белокаменный особняк с балконами, террасами, бельведером, коринфскими колоннами и галереями. Мысленно переносилась она в большую гостиную, где на стенах, обитых расписной тканью, висели картины и портреты баронов Гальтских, в углах, скрывшись за жардиньерками, стояли ломберные столики, а в старинном зеркале, замутненном дыханием прошлого, если долго-долго вглядываться, можно было бы заметить беззвучно вальсирующие тени.
Воображение Марты легко рисовало расчищенные от опавшей листвы аллеи парка по-осеннему прозрачного и навевающего легкую дремоту даже на самую мятежную душу. Она представляла парадный вход, широкие мраморные ступени и смирно сидящих на высоких тумбах каменных гривастых львов.
Но с каждой новой встряской автобуса, попавшего колесом в очередную выбоину, романтическое восприятие вытеснялось предчувствием разочарования.
– Мы это заслужили, – безнадежно унылым тоном сказала Мартина. Она хмуро разглядывала выжженное поле сквозь запыленное еще с лета окно автобуса. – Вот ты какой, край земли.
– Пейзаж и вправду нерадостный, – согласилась Марта. Ее лирический настрой заметно угас. – Удивительно, до чего неподходящее место выбрал для жизни барон. Тут как-то поневоле начнешь верить в существование
