ее опасной бритвой. Пока свинья валялась как «свинья» в состоянии алкогольного опьянения, Саша так разрисовал «машинкой» ее тело татуировками, что она стала похожа на настоящую Палехскую шкатулку. На работу свинаря, а по совместительству клубного художника, прибежала глядеть вся деревня. Народ каталась покатом, умирая от смеха. Наколотые на свиных боках картинки Сашка взял из старого журнала «Крокодил».
Выходка Зека вызвала гнев у председателя колхоза, но когда за шкуру свиньи сданной на бойню один из предпринимателей заплатил бешеные деньги, то профессия «свиного кольщика» стала для Сашки Зека основной.
С тех пор каждый рабочий день, он жужжал Зек машинкой, разрисовывая деревенских «пятачков» замысловатыми хохломскими узорами, которые он срисовал из книги «Узоры русских народов севера». Свиньи из села Горемыкино стали пользоваться огромным спросом и шли по тройной цене. Сумочки, кошельки из шкур местных хрюшек стали модными аксессуарами среди богатых дам Рублевского шоссе Москвы. С тех пор художественная «роспись» была поставлена председателем на широкую ногу. Вот так, благодаря Сашкиному умению расписывать хрюшек, словно пасхальные яйца, в Горемыкино потянулись всевозможные торговые дилеры известных кожгалантерейных фирм. Бюджет колхоза начал прирастать твердой валютой, а Сашка получил в народе широкую популярность и известность. Особое предпочтение получили молочные поросята на спине которых Зек каллиграфическим почерком цветной тушью выводил, словно на праздничных тортах – «Совет да любовь» или «Саньку от Вована».
Балалайкина закончив работу, восседала за столом в самом центре, в образе «Снегурочки». По правую руку в образе «Деда Мороза» сидел колхозный инженер и кандидат на ее сердце Колька Крюков. Сквозь свисающие пейсы белоснежной шевелюры, он косился на Максимовну, нежно и ласково называя ее Машенькой. Раз от разу он подливал ей «бальзам», в надежде разжечь в груди красавицы огонь бушующей страсти.
Максимовна, с полным равнодушием глядела на Колю Крюкова и в душе своей мечтала не о колхозном инженер, а о брутальном самце из высших слоев общества. В её планах как неделю сформировалась абсолютно иная, полная приключений жизнь, а Коля в этой жизни был той сухой постельной крошкой, которая мешала её планам. «Нубирит», висевший, на её полносочных грудях, открывал перед ней такие возможности, которые она не имела права упустить. Сдерживало Максимовну только одно: по паспорту она числилась, как глубокая и древняя старуха, а на вид выглядела, словно молодуха из танцевального ансамбля «Березка».
В углу под пологом из бархатного колхозного красного знамени, обняв своими лапками гипсовый бюст Ленина, который сохранился в клубе еще со времен правления коммунистов почивали пьяные пришельцы.
– Ша, – сказала Максимовна, и стукнула так кулаком по столу, что тарелки со звоном подпрыгнули и так же громко опустились.—Это кто такие будут?! – спросила она
