Иванович кивнул.
– Тады слушай. Значится так. Берешь голову лягушки… – Поликарповна недоверчиво взглянула на доктора, в уголках глаз которого затаилась улыбка. – Тебе ето для смехотворства аль для дела? – уточнила она еще раз на всякий случай. Для дела – так записывай.
Иван Иванович снова кивнул и, расположившись за столом, послушно взял лист бумаги и карандаш.
– У меня, сам поди знаешь, время мало, ище коридор домыть надобно, – важно пояснила Поликарповна. – Пишешь, штоль? – строго спросила она, наблюдая за рукой доктора. – Значится, так. Берешь голову лягушки… бычий глаз… – зыркнула в сторону Ирины, уж слишком старательно вытиравшей лицо полотенцем, – зерен белого мака, ладана, камфоры, высушиваешь, смешиваешь ето все с кровью гусенка… гу-у-сенка… – важно повторила она. – Успеваешь писать-то? – вытянув шею, заглянула под руку доктору. – Гусенка, значит. Ежели не найдешь гусенка – не плачь, можно горлицы. Затем скатываешь, милок, маленькие шарики…
Иван Иванович поднял глаза, в которых светился неподдельный интерес.
– …и потом… все! – закончила пояснение старушка и с торжествующим видом оперлась на швабру.
– Чего – «все»? – пришла Ирина на помощь Ивану Ивановичу, который, зайдясь в приступе беззвучного смеха, опустил голову. – А дальше что? Это снадобье надобно пить? Жевать? Окуривать им помещение? Растворять в спирте?
Поликарповна смущенно замялась, уцепившись за ручку швабры.
– Запамятовала я чавой-то. Извиняйте. Чаво сказать не могу – того не могу.
Иван Иванович, справившись, наконец, со смехом, поднял голову и недоуменно посмотрел на старушку, которая стушевалась и засуетилась, потихоньку отступая в сторону двери.
– Мы – люди простые, – бормотала она на ходу. – Наше дело маленькое. Сказал чего надо и – ушел быстренько. Пока не попало, – подхватила бак с мусором и уже в дверном проеме пропела, косясь на смеющегося Ивана Ивановича:
«А я молодая, а я озорная, мое сердце скок да скок, поцелуй меня разок! Э-ээх! – широко улыбнулась она беззубым ртом.
– Ступай, ступай, подруга! – с трудом проговорил ей вслед Иван Иванович, утирая слезы. – Я тебя в конце дежурства поцелую. А то боюсь, ежели прямо сейчас, то с собой не совладаю.
Поликарповна приостановилась.
– Гляди-кось! Не забудь, что обещался-то! А то знаю вас, мужиков! Вы только на обещания горазды! – гордо неся бак, она, наконец, вышла из комнаты.
Через мгновение из коридора донесся грохот. Встревоженная Ирина выскочила за дверь. Старушка проворно поднялась с пола и как ни в чем не бывало принялась запихивать в бак выпавшие бумажки.
– Не ушиблись, Поликарповна? – подбежала к ней Ирина.
– Не-е, милая, – улыбнулась та, потирая бок. – Склизко. Пол помыла… и – забыла! – сымпровизировала она. – Так это ничаво! Вот, и с полом поздоровкалась!
Ирина,
