Вера завернулась в шаль.
– Пока под Сусловым стул не качался, ему на этих модернистов-традиционалистов плевать было. Но как только он понял, что Ильичев с компанией зарвался и очки набирает, нужно было что-то срочно решать. И разработал дьявольский план, начал с ежедневных записок, весь год методично капал Хрущеву на мозги: модернизм в искусстве – это не просто направление и художественное видение. Это так Аджубей с Ильичевым по молодости думают.
– А что же это?
– Это тщательно задуманная акция против нашего строя и государства. Посмотрите, кто только не обхаживает художников этих – и журналисты западные, и дипломаты из их студий не вылезают. Крошечная выставка – а вся мировая пресса отстрелялась. Модернисты не только Ильичеву нужны, но и ЦРУ.
– А что, неправда, что ли? – усмехнулся Антон.
– В одной из последних записок было сказано, что у всех этих художников отцы репрессированы. Вот они и затаили злобу против власти и выражают ее через свою мазню. И список пофамильный: кто, у кого, когда. А последним залпом были те самые пидарасы.
– Вера… – поморщился Антон.
– Написали, что почти все поголовно с физиологическими отклонениями, и какие-то ссылки дали Хрущеву на научные работы, что художники при этом по-особому мир видят. И тоже все подробненько, с агентурными данными и фамилиями.
– Все это деньги. – Антон махнул рукой. – Неужели непонятно? Молодые дорвались, старики их умыли. Вечная тема, вечная борьба. Старое и новое в искусстве, всем хочется славы и денег. О чем мы столько говорим за новогодним столом?
Антон встал и подбросил в печку дрова. Стало поуютней.
– Есть только одно отличие, дорогой Антон, – вздохнул Кира, – всегда публика сама решала, за чьи картины платить. А у нас государство – единственный заказчик, покупатель и издатель. Все эти функционеры в творческих союзах – его уполномоченные агенты, сидят и решают, что покупать, а что нет. А мы так и живем – с такой вот музыкой, с такими книгами и с такими картинами. Киснем и по кругу ходим…
– Вот именно. Всю ночь не пойми о чем разговоры. Ну хватит. Новый год!
Антон принес с улицы холодец и две бутылки перцовки, вынул их из снега. Разлили сразу помногу, чтобы встряхнуться, выпили за искусство. Люся завела неаполитанские песни в исполнении певца Александровича. Но разговор опять скатился к Манежу.
– Так что в итоге? – не понял Петя.
– В итоге, Петя, пошла обратная волна. За несколько часов рассыпали наборы, где хорошо о выставке писали. Картины отобрали. Суслов заставил «Правду» и «Известия» всех пригвоздить к позорному столбу. Но дело этим не кончится, для него Манеж – это последний шанс для реванша, он не успокоится, пока не уберет конкурентов. Уже легла докладная на стол Хрущеву, что и с музыкой неладно, и с кино, и с литературой – везде у нас, оказывается, озлобленные люди прорвались и окапались. Тот повелся и объявил общий сбор, созвал на обед в Дом приемов триста человек, всю интеллигенцию.
– Ромм там был, рассказывал нам потом во ВГИКе…
Из
