на что ты намекаешь, но сегодня не до нее. – Улыбнулся Толя, продолжая смотреть на свою половину.
– Странно ты беседуешь. – Сказала она. – Вроде бы с Женей, а все время глядишь на меня.
– Удивительно, что вообще разговариваю. От твоей красоты можно дар речи потерять.
Тоня подошла к мужу и потерлась о его щеку.
– Умеешь ты комплименты говорить.
На что Женька заметил:
– И зачем одному человеку столько?..
– А что у вас за ароматы?
– Наверно, это «челябинская лапша». – Снова встрял Евгений Ольгердович.
– Не вижу никакой лапши…
– Толик сейчас так темпераментно ее развешивал, невозможно, чтобы запах не появился.
– Я слышу другой… Кофе!
– Прими, красавица, чашечку. Тут и на тебя сварено.
Антонина сделала глоток и причмокнула от удовольствия.
– М-м… Ты это назвал баландой, Женя?
– Тонечка! Ты забыла? – Удивился Евгений Ольгердович. – Разве из-за кофе, я готов одолеть полтораста километров и примчаться к вам?
– Извини, не подумала. Но Толик его вчера не готовил. Другим был занят… Я ему подсобляла чем могла, но времени в обрез. Видел, холодильник почти забит… Я сейчас на минутку заскочу на работу, вернусь и буду помогать. Так что, прости, но Толе действительно было не до него…
– А я бы одним им утешился. Вот уж право, он стоит всех иноземных блюд.
Лакомство, о котором так сетовал гигант, про которое он мог говорить, не иначе как закатив глаза, из-за которого он мог отложить дела и приехать к супругам за сто пятьдесят километров, и которым он мог насыщаться, отодвинув другие тарелки в сторону, носило довольно банальное название – «Борщ».
– Ну почему, почему он у тебя получается всегда сказочным? – Допытывался Женька, на мгновенье прерывая свист ложки от скорости, с какой она носилась от тарелки ко рту и обратно. – Сколько народу борщи варит, а меня именно на этот тянет.
– Я его в двух кастрюлях готовлю.
– Да?! А моя Старая все в одну, как в помойку, мечет…
Старой, Евгений Ольгердович называл свою бабушку. Милая пожилая женщина постоянно выматывалась на кухне, наяривая любимому внуку разнообразные изыски, рецепты которых он находил где ни попадя.
Анатолий немного лукавил. Дело – не только в двух кастрюлях. Сам не будучи музыкантом, он относился к варке борща, как к исполнению Второго концерта Рахманинова для фортепиано с оркестром…
Словно могучая медь, предвещая начало шторма, начинает бурлить в трехлитровой кастрюле вода. Именно с кипения бульона Толя приступал к воображаемому музыцированию. Добрая мозговая косточка, обрамленная мякотью, как балерина в пачке, медленно кружит по дну в загадочном танце. Быстро снимается
