видно, что она высчитывала приемлемый для неё срок, на который все должны оставить их с Анрэи в покое… То есть, чтобы не было такого – раз, и еда кончилась… Что за шутки?
Анрэи тоже «огорчился». Он подумал: «Эх, – придётся-таки дойти до магазина, – истратить последнюю штуку денег, которые у него оставались до получки, которую он не получил, потому, что.., – ему стало счастливо и куражно весело, – потому что Наэтэ, – вот!». На самом деле ему очень не хотелось от неё «отлипаться» хотя бы и на двадцать минут. Ну совсем было вломы. Это как если бы вас заставили догола раздеться и заново одеться на лютой стуже. Зачем? Что за дела?..
Так они изумлённо и обиженно молчали некоторое время. На кухне. Наэтэ, сидя – руки на коленках, а Анрэи – стоя, держась за нос: «Н-да, чёрт…». Наконец, он сказал, вздохнув:
– Придётся идти…
Наэтэ встрепенулась, и с тревогой посмотрела на него.
– Анрэи! – и глаза её потемнели, стали молящими, вот-вот потекут. – Не ходи! Никуда не надо ходить! Пожалуйста!
Всё, сейчас заплачет, и вернётся её страх, – Анрэи бросился перед ней на колени, положил голову в её ноги, поцеловал в место, откуда они «растут», и прямо туда, в её темнеющую под его рубашкой глубину стал говорить – нежно, – горячо дыша:
– Наэтэ, миленькая, я всего на двадцать минут.
– Нет! Нет! – она положила руки на уткнувшуюся в неё его голову и стала гладить её и начала «заплакивать»:
– Нет!.. Я не пущу тебя никуда!
У Анрэи тоже глаза «замироточили», и он шептал ей под живот:
– Видишь, нас никто не может найти, – я быстро, мы же с голоду умрём.
– Пусть, пусть, – говорила она, – я не отпускаю тебя, вот так вот лежи, как лежишь… И пусть мы умрём с голоду…
Но сама поняла, что это возможно, но не желательно… Совсем стала плакать и спрашивать:
– На сколько минут?
– Двадцать.
– Это слишком долго…
Она уже плакала горюче, шмыгала носом, её живот ходил ходуном:
– Я умру от одиночества… Ты придёшь, а я мёртвая… Я пойду с тобой…
– Наэтэ, миленькая, – тебе нельзя, ты слишком стройная.., тебя заметят те, кто увидит… И ты совсем раздетая…
– Двадцать минут.., – её лицо исказилось рыдательной мукой, – двадцать минут… За это время может кончиться жизнь…
Он поднялся, взял её плачущую с табуретки на руки, отнёс в комнату, сел на диван, усадив её к себе на колени – как тогда, когда с нею началась истерика, – стал нежно гладить её волосы, целовать, успокаивать.
– Тихо, тихо… Ничего не случится… Я просто принесу нам еду.., и мы сможем ещё несколько дней ни о чём не думать…
Она, закусив губу, постепенно перестала плакать, прижав его голову к груди. Она понимала, что он прав… И что пусть будет хотя бы ещё несколько дней… А потом… пусть
