только менового общества», «наука о законах товарно-капиталистического общества»… И, наконец, с самым серьезным видом уверяют нас, будто Маркс «более всего силен там, где наименее конкретизирует, где он более абстрактен»[293].
Подвергнув развернутой критике подобные воззрения, И. И. Скворцов-Степанов доказывал, что политическая экономия – историческая наука, занимающаяся изучением не только специфических, но и общих экономических законов. В этой связи он считал необходимым расширить предмет политэкономии, который должен включать в себя исследование не только социализма и феодализма, но и досредневековой экономики, в том числе и первобытной экономики.
В ходе дискуссии из четырнадцати выступавших в прениях по докладу только двое поддержали И. И. Скворцова-Степанова: А. А. Богданов и историк М. Н. Покровский. Все же остальные ораторы – Н. И. Бухарин, Е. А. Преображенский, Л. Н. Крицман, В. Л. Осинский и др. – решительно выступили против аргументации доклада. Таким образом, в тот период дискуссия не обеспечила марксистское понимание вопроса о политической экономии как науке в широком смысле слова. Именно поэтому Д. И. Розенберг имел немало оснований заявить, что после дискуссии представление о том, что политэкономия изучает только товарно-капиталистическую систему, приобрело характер догмы и «для всякого экономиста считалось просто неприличным пересматривать этот вопрос»[294].
Вместе с тем многие экономисты подчеркивали, что дискуссия 1925 года имела в целом положительное значение для развития политической экономии. Так, Г. М. Крумин писал: «Сейчас совершенно ясно, что споры о предмете и методе политической экономии, имевшие место в 1925 году и в последующие годы, были не вопросами о второстепенных вещах. Это были споры об основных вопросах политической экономии»[295]. В конце 20-х – начале 30-х гг. произошел крутой перелом в развитии политической экономии. Он был вызван прежде всего глубокими социально-экономическими и политическими преобразованиями, обеспечившими возможность перехода к развернутому строительству социалистического общества. В этих условиях вновь приобрел особую остроту вопрос о предмете политической экономии в широком и узком смысле слова.
По мнению Г. М. Крумина, «смертельный удар» ограничительной версии предмета политэкономии был нанесен изданием в октябре 1929 г. ленинских «Замечаний» на книгу Н. И. Бухарина «Экономика переходного периода»[296]. Именно здесь В. И. Ленин прямо и непосредственно выступил против бухаринского понимания «теоретической политической экономии» как «науки о социальном хозяйстве, основанном на производстве товаров, т. е. науки о неорганизованном социальном хозяйстве». В таком понимании, отмечал В. И. Ленин, «две неверности: 1) определение шаг назад против Энгельса; 2) товарное производство есть тоже «организованное» хозяйство!» По поводу утверждения Н. И. Бухарина о том, что «конец капиталистически-товарного общества будет и концом политической экономии», В. И. Ленин заметил: «Неверно.
Вестник Коммунистической академии. 1925. № 11. С. 277–278.
