некуда! И когда поезд лихо проносится мимо какой-нибудь маленькой станции, то на гуляющих по перрону летят ядреные яблоки и спелые помидоры. А я из своей дальнобойной рогатки коцаю станционные стекла.
Потом раздухарились, давай песни базлать! Одни – одну, другие – другую, кто громче? Голубь, Штык, Кашчей и Мыло надрываются майданной песенкой, но она с перебором шипящих – не песня, а фонтан слюней!
Сука буду, не забуду этот паровоз,
Тот, который, чик-чик-чик-чик,
Чемодан увез!
А я с Ежаком, который от «сильных духом» в общем вагоне за ночь излечился от кашля и хрипоты, вдвоем глушим их, четверых, песенкой про «героев»-челюскинцев, которые умудрились утопить современный железный пароход «ледокольного типа» там, где мои предки, сибирские казаки, ходили на парусных деревянных лодках – стругах и кочах, не считая себя героями. Теперь, после гибели Челюскина, тех антисоветских казаков, когда-то освоивших Ледовитый океан и Америку, и упоминать запрещают. Но и в наше время, время угрюмого единодушия, нашелся веселый человек, сочинил смешную песенку про челюскинских недотеп на мотив «Мурки». И сколько бы не было вездесущих сексотов, а эту песенку, которая начинается словами: «Капитан Воронин корабль проворонил…», запела вся страна!
Шмидт сидит на льдине,
Будто на перине,
И качает сивой бородой!
Если бы не Мишка,
Мишка Водопьянов,
Припухать на льдине нам с тобой!
А потом все вместе запели нашу любимую с неисчислимым количеством куплетов и лихим рефреном: «Весело было нам!»:
Прибежали тут менты,
Ой-е-е-е-ей!
Вот в лягавке я и ты,
Тьфу ты, грех какой!
Весело было нам —
Тириперитумбия!
Все делили пополам…
Ежака от песен раздухарило – он чечетку забацал на гулкой вагонной крыше. Движения его похожи на кошачьи, то замедленно ленивые, то неожиданно резкие повороты в такт популярной песенке, которую запели после кинофильмов Чарли Чаплина:
Один американец
Засунул в жопу палец
И думает, что он
Заводит патефон!
Та-ра-ра-ра-а,
Та-ра-ра-ра-а…
Напевая песенку, Ежак сопровождает ее кокетливо комическими чарличаплинскими телодвижениями, застенчиво отворачивается от нас, закрывая лицо ладошкой, лихо крутит гибко откляченной задницей. И вдруг, сменив ритм, Ежак распрямляется и барабанит, барабанит, грохочет каблуками по железной крыше вагона, шлепает ладошками по бедрам, по груди, по бокам – вихрь какой-то!
Я жиган московский,
Я жиган ростовский,
Я жиган азовский,
Я король шпаны!..
И так Ежак шикарно степ бацает, что проводник под напором пассажирского возмущения вылезает по лесенке на торце вагона, высовывает кумпол над крышей и что-то угрожающе кричит
