с собою ведро, затыренное на фартуке перехода. В пристанционной столовке Штык и Кашчей, минуя официанток, сразу идут на раздачу.
– Да здравствуют герои пищеварения! – торжественно провозглашает Штык. И, подавая ведро, кивает на печального Кашчея, стоящего поодаль: – Зачерпните-ка вон тому худенькому малышу ведерочко борща! Кормушка маловата. Вот и подзавял малыш: сказывается хроническое недоедание борщей… так вы ему снизу погуще, сверху пожирней! Уж, пожалуйста, и дополнительное мясо скалькулируйте! А сметаночки побольше… побольше… еще!.. еще!!.. еще-о!!!.. По части сметаночки мой малыш знаток – враз расцветет как майский цветок!
Пока Штык и Кашчей шуточками отводят смеющихся поварих и официантку, я тырю из шкафчика шесть железных штампованных ложек. Прикупив три буханки хлеба для того же «худенького малыша», возвращаемся к поезду. У нашего «плацкарта» вход с другой стороны от перрона. Поэтому обходим поезд вокруг.
Зато на ходу поезда любой пассажир нам позавидует! Ведь большинство из тех несчастных, которые томятся в душных вагонах, не знают, что есть в поезде такие места, где ветер, напоенный запахом трав, ласково щекочет тело, разгоряченное августовским солнышком; места, где под плавное, почти беззвучное покачивание вагона (стук колес гремит внутри вагона!), можно любоваться во все стороны пейзажами Северного Кавказа, с беленькими хатками, утопающими в зелени фруктовых садов. А поезд отсюда виден весь, как гибкая змея, грациозно изгибающаяся среди отлогих холмов.
Есть, конечно, кое-какие неудобства. Например ветер. Из-за него мы трапезу делим на части. На первое, передавая ведро из рук в руки, как пиршественную чашу, мы пьем, кряхтя и швыркая, горячий жирный борщ и уписываем за обе щеки свежую черняшку. А на второе – ложками выбираем по очереди самую вкуснятину: гущину с мясом! Фруктовый десерт вкушаем лежа на горячей от солнца крыше. Понимали толк в еде древние, знали, что есть надо не стоя, не сидя, а именно лежа! Чтобы, отпадая, не ушибиться.
– О-ох… отшчень люблю я игры в удавчика! – кряхтит от удовольствия Кашчей, подставляя ласкам горячего солнышка чумазое, плотно набитое брюхо. И многократно воспетый ветер странствий, нежно овевает наши насыщенные борщом и пресыщенные негой, давно не мытые организмы…
Но есть одно неудобство у вагонных крыш: они закругляются. Ляжешь так, чтобы голова сверху была – сползаешь с крыши, а когда приложишь центр тяжести к верхней точке, то голова лежит ниже этого центра… С непривычки лежать головой вниз не удобно, но мы привыкшие. Очень удобны вентиляционные дефлекторы на крыше: лежишь между ними и знаешь, что вбок не скатишься, даже если вагон будет качаться, как верблюд!
А когда есть в кодле такой шансовый оголец, как Ежак, то не соскучишься! Он и понт раскинуть мастак, а прикол так вертанет – помохначе мастера слова! И меня завидки берут. Прочитать бы какое-нибудь стихотворение! Но новое, которое никто не знает. А из стихов совпоэтов в голову лезет только бредятина вроде:
Пение птиц и солнечный звон,
И
