тяжести. Сердце корабля – это не только двигатель. Это вся эта комната и все, что внутри нее, – здесь бьется пульс жизни всех двух тысяч двухсот девяноста восьми человек на этом уровне и на том, что ниже.
Мараи протягивает руку, и второй корабельщик Шелби машинально вручает ей уже включенную пленку. Мараи проводит по ней пальцами, проматывая вниз, а потом передает мне.
– Только за одну эту неделю нам пришлось дважды проводить масштабные ремонтные работы в отсеке реактора солнечной лампы. Качество почвы опустилось значительно ниже среднего уровня, а система орошения продолжает протекать. Производство пищи уже больше года едва покрывает нужды, и вскоре начнется дефицит. Производительность труда за последние два месяца значительно снизилась. Поддерживать жизнь на корабле непросто.
– Но двигатель… – начинаю я, уставясь на экран, полный графиков с ползущими вниз показателями.
– Да пошел он в космос, этот двигатель! – рычит Мараи. Даже с остальных корабельщиков на мгновение слетают неподвижные маски, выдавая изумление от ее вспышки. Она делает глубокий, дрожащий вздох и сжимает пальцами переносицу. – Прости, командир.
– Ничего, – бормочу я, потому что знаю, она не станет продолжать, пока я не скажу.
– Наш долг, Старший, ясен, – продолжает Мараи резко, сдерживая себя. – Корабль важнее планеты. Если есть выбор между тем, чтобы улучшать жизнь на борту корабля, и тем, чтобы работать над двигателем, чтобы очутиться ближе к Центавра-Земле, мы должны всегда выбирать корабль.
Не зная, что сказать, сжимаю пленку в руках. Мараи редко показывает свои чувства и никогда не теряет над собой контроль. Я не привык видеть на ее лице ничего, кроме хладнокровного спокойствия.
– Но мы же можем пойти хоть на какие-нибудь жертвы, чтобы исправить двигатель…
– Корабль важнее планеты, – повторяет Мараи. – Это было нашим правилом с самой Чумы, с тех пор, как появились корабельщики.
Но я не собираюсь сдаваться.
– Прошло… – Пытаюсь посчитать, но нашу историю слишком замарали ложь и фидус, так что неизвестно, сколько времени прошло. – Со времен «Чумы» минули многие поколения. Даже если корабль важнее всего, за такое долгое время должны же мы были хоть что-то придумать, чтобы подлатать двигатель и добраться до планеты.
Мараи молчит, и в ее молчании мне чудится что-то темное.
– Чего вы мне не рассказываете? – требовательно спрашиваю я.
И тут впервые Мараи оборачивается к остальным корабельщикам в поисках одобрения. Шелби едва заметно кивает.
– Еще до меня, до того, как ты родился, первым корабельщиком был человек по имени Девин. – Глаза Мараи снова на мгновение перебегают на Шелби. – Информация о двигателе всегда… распространялась выборочно.
Ясно. Чтобы правду знало как можно меньше народу.
– Я еще только училась, – продолжает Мараи, – но мне вспоминается, что Старший… другой Старший,
