глубокие социальные преобразования[24]. Но не менее решительно, чем в революциях «сверху», действовали власти и на первых этапах Великой французской революции. Франсуа Фюре утверждает, что во Франции буржуазная революция была осуществлена без всякого компромисса со старым режимом уже в 1789–1791 гг. Действительно, наряду с преобразованием политического строя, а именно формированием представительной власти и переходом от абсолютной к конституционной монархии, была разрушена сословная система, осуществлено «открытие карьер талантам», установлено всеобщее равенство перед законом, сняты ограничения на свободное движение рабочей силы, устранены препятствия для торговли и предпринимательства. Контрреволюционно настроенная часть знати эмигрировала. Фактически был решен вопрос о преобразовании отношений собственности: выкуп крестьянами феодальных прав остался лишь на бумаге. Крестьяне-собственники в массовом порядке отказывались от выкупа прав, предусмотренных декретами 4-11 августа 1789 г., и более поздние решения об освобождении их от уплаты стали лишь юридическим оформлением свершившегося факта (Furet, 1981. Р. 125, 127).
Лидеры революции Мэйдзи реализовали очень схожую программу: уничтожили феодальные барьеры на пути развития торговли и производства в городе и деревне, ограничения на передвижение рабочей силы и свободный выбор рода занятий. Были сняты статусные перегородки и осуществлено «открытие карьер талантам», установлено всеобщее равенство перед законом. Крестьянам предоставили право частной собственности на землю. Большая радикальность преобразований в рамках революции Мэйдзи обычно аргументируется тем, что в ее ходе удалось разрушить экономическую и социальную базу традиционной аристократии, самураев. Однако нельзя забывать, что самураи были достаточно своеобразным господствующим классом. Они не имели собственной экономической базы, а жили на получаемые от государства рисовые стипендии. Отмена этих стипендий в чем-то схожа с резким ограничением расточительных и непроизводительных трат двора, которые были поставлены под контроль на первых этапах как английской, так и французской революций. Что касается социального слоя, который реально господствовал в деревне и контролировал крестьянство, то его позиции в условиях революции Мэйдзи существенно упрочились.
Классовая структура традиционного общества не была радикально разрушена. «Японская бюрократия согласилась разделить власть с докапиталистическим земельным классом» (Trimberger, 1978. Р. 10).
Напрашивается вывод: весьма схожие по характеру и степени радикальности действия властей в различных странах и разных условиях приводили к совершенно противоположным результатам, в одних случаях предотвращая обострение кризиса и позволяя избежать полномасштабной революции, в других же оказываясь бессильными остановить революционный процесс и едва ли не ускоряя его. Можно предположить, что разница определяется различием исходных условий, в которых власть
Э. Тримбергер утверждает, что «революция сверху была возможна в токугавской Японии и в оттоманской Турции, поскольку государственные и военные чиновники не были всего лишь послушным орудием в руках экономически господствующего класса… Относительно автономная бюрократия должна быть свободна от связей и контроля со стороны как внутренних, так и внешних классовых интересов» (Trimberger, 1978. Р. 4). Теда Скочпол придерживается той же точки зрения: «.. именно потому, что реформаторы были истинными бюрократами, без земельной собственности и тесных связей с землевладельцами, они и были готовы делать радикальные шаги для достижения экономических и социальных преобразований» (Skocpol, 1994а. Р. 42).
