разрешили. Нам представляется, что, несмотря на все перечисленные проблемы, у нас есть одно неоспоримое преимущество перед подавляющим большинством исследователей революционных процессов: мы пережили революцию.
Возможность на деле почувствовать, что такое революционный период в истории страны, дает уникальный опыт, получить который практически невозможно в условиях устойчивой, спокойной жизни в государствах со стабильной политической системой и высокоразвитой экономикой. Поэтому часто на оценку событий в переломные, экстремальные моменты в жизни общества переносятся стереотипы, сложившиеся в совершенно иной ситуации, но естественные для исследователя, никогда не испытывавшего на себе, что представляет собой революционный перелом. Пережив отчаяние от невозможности достать продукты и нормально накормить семью и годовалого ребенка в конце 1991 г., лучше понимаешь, что чувствовали французские женщины в голодном Париже 90-х годов XVIII в. Понаблюдав, как маневрировали и отступали даже самые «идеологически выдержанные» реформаторы после 1992 г., как изменение объективной ситуации меняло и ломало самые сильные характеры, проще воспринять эволюцию Кромвеля и колебания Робеспьера. Зная, как горбачевская перестройка сначала вынесла общество на гребень эмоционального подъема, а затем сбросила его в пучину разочарования и хаоса, легче объяснить, почему на смену светлым ожиданиям демократии и свободы приходила кровавая диктатура якобинцев или большевиков.
Мы ни в какой мере не считаем возможным заменить основанными на пережитом «ощущениями» реальное знание фактов и процессов, характерных для революций прошлого. Однако социальная теория, в том числе и теория революции, это не только, и даже не столько сбор и систематизация фактов, но в первую очередь их интерпретация. Не случайно дискуссии о реальном значении достаточно известных событий могут продолжаться десятилетиями; дискуссия о росте джентри в период, предшествующий английской революции, – яркий тому пример. Реальный опыт жизни в условиях революции, по нашему мнению, способен облегчить именно интерпретацию известных фактов. А точнее – позволяет отделить то, что возможно в революционную эпоху, от того, что в принципе не может происходить в ее рамках, поскольку предполагает стабильность и предсказуемость. И одновременно он дает возможность выделить события, которые могут произойти только в ходе революционного перелома, но представляются весьма маловероятными в устойчивой, практически неизменной социальной среде.
Несмотря на то что опыт последних 15 лет существенно повлиял на наше представление о том, почему и как происходят революции, это влияние в данной работе остается подспудным. Перед вами – научная монография, но никак не мемуары участников событий и не эссе на тему о революции. Только здесь, в коротком предисловии, мы позволили себе отойти от научного стиля изложения и рассказать, как создавалась эта книга и что она для нас значит.
Эта
