в нашей однокомнатной хижине вращалась вокруг очага, единственного места, где можно было найти тепло. Мама стояла у него часами, готовя еду и кипятя воду для стирки. Когда на улице было слишком холодно, наше мокрое нижнее белье висело на веревке перед очагом, и нам приходилось сражаться за теплое местечко с раскачивающимся тряпьем. Мука, соль и овес, которыми нам платили за рукоделие, позволили нашей семье продержаться еще месяц, и мы решили, что худшее осталось позади.
А затем заболели коровы.
У нас их было три: древний бык, с помощью которого отец обрабатывал поля, и две молочных коровы. Я обычно доила их рано утром и первой заметила красные струпья у них на вымени. На ощупь они шелушились, но следов крови не было, и я не придала им особого значения. Однако на следующий день, когда одна из коров посмотрела на меня остекленевшими глазами, тяжело привалившись к стене хлева, я поняла, что случилось что-то ужасное.
Я вышла во двор, чтобы рассказать об этом отцу, и увидела, что он идет навстречу и в отчаянии что-то бормочет себе под нос. Я знала о его привычке в гневе опускать голову, как будто на ходу осыпая землю проклятиями, и сейчас он делал именно это.
– Отец… – начала я.
– Цыц! – рявкнул он на меня. – Саки умерла.
У меня упало сердце. Эту кличку мы всегда давали самой большой из наших свиней. Когда одна Саки умирала, кличка переходила к следующей по размерам свинье, и так далее. Эта последняя Саки не больше недели назад привела выводок поросят. Если она умерла и не будет их кормить, они все могут умереть, лишив нас мяса на год вперед.
– Что случилось? – спросила я, бредя за ним к дому.
– Чума.
Ему незачем было объяснять мне, что такое чума. Эта болезнь проносилась по фермам без предупреждения, поражая животных и людей с пугающим непостоянством. Она бывала щадящей и ограничивалась тем, что на несколько дней ослабляла организм, но порой уничтожала всех без разбору. Рассказывали, что когда-то, за много лет до моего рождения, чума выкосила в деревне целые семьи.
Мама первой заметила красные пятна, появившиеся на моем лице на следующий день. Я проснулась с сухим хриплым кашлем и жаром, что само по себе не освобождало меня от ежедневных обязанностей по хозяйству. Чтобы заслужить отдых в постели родителей на перьевом тюфяке, необходимо было свалиться с ног от бессилия. Обычно мы, дети, спали вповалку на сеновале под самой крышей, представлявшем собой унылый дощатый настил с кипой сена и грудой старых одеял. Это было еще ничего, пока мне приходилось делить это пространство только с Нэрном, следующим по старшинству братом. Но поскольку новый член семьи появлялся чуть ли не каждый год, на сеновале становилось все теснее. Я часто просыпалась посреди ночи оттого, что кто-то лягал меня пяткой в живот или ронял руку на мое лицо.
