своей жизнью? – спросил он. – Кто, по-твоему, каждое утро оставлял у двери воду и еду? Как смеешь ты говорить, что я не заботился о своей семье?
Возможно, он и помогал нам жить. Но я не собиралась ему благодарно кланяться за такие крохи внимания.
– Я спал здесь, в соломе, – продолжал он. – Но теперь, когда ты поправилась, ты можешь привести дом в порядок. А я для разнообразия смогу поспать в собственной кровати.
– Ты забыл спросить о Нэрне.
Отец смотрел на меня. В его взгляде не было ни горя, ни надежды. Он был выжидательным.
– Мне кажется, он выживет.
– Отлично, – кивнул отец. – Он сильный. Мне понадобится его помощь, чтобы привести в порядок поля.
– Он не сможет пахать, – резко возразила я. – Он даже стоять не может.
– Он скоро окрепнет. А пока ты будешь за ним ухаживать. На других фермах тоже умирали животные, но мы пострадали сильнее всех. Те, кого беда обошла стороной, присылали нам мясо и пироги. Этого хватит, чтобы спасти нас от голодной смерти. Я покажу тебе, что припас в хлеву, и сегодня вечером ты сможешь что-нибудь приготовить. Начни с того, что помойся. Надень какое-нибудь из платьев своей матери.
Она еще не легла в могилу, а он уже требовал, чтобы я рылась в ее вещах. Гнев, который я подавляла столько лет, поднялся в моей груди, как река, в половодье покинувшая берега.
– Я приведу дом в порядок ради брата, а не ради тебя.
Мое вызывающее поведение застало его врасплох, и он в изумлении замер на месте.
– Сразу после похорон я уеду в Сент-Элсип. Мама договорилась о том, чтобы меня взяли ко двору.
Ложь с такой легкостью соскользнула с моих губ, что я сама почти поверила в то, что это правда.
– Ко двору? – Его глаза широко распахнулись, а нижняя челюсть отвисла. Впервые в жизни мне показалось, что он вот-вот расхохочется. – Да тебя и на порог замка не пустят.
– Хуже, чем здесь, мне там не будет, – ответила я.
На это ему ответить было нечего. Весь остаток этого бесконечного дня я мыла и чистила, пока мои руки не покраснели и не начали саднить. Я остановилась, только когда у меня так сильно закружилась голова, что мне показалось – еще немного, и я упаду в обморок. Отец завернул мамино тело в простыню, бормоча что-то о собственной расточительности. Он сказал, что завтра договорится с местным священником относительно похорон, а пока она может полежать в хлеву. Перед тем как отец унес ее из дома, я попросила его оставить меня с ней наедине, чтобы я могла помолиться. Не успел он выйти за дверь, как я упала на колени возле мамы и шепотом излила ей все, что было у меня на сердце. Я сказала ей, что очень ее люблю, и повторила свое обещание – она сможет мной гордиться. Все это время мои пальцы ощупывали подол ее нижней юбки, а ногти вспарывали нитки шва. Наконец, гладкие металлические диски скользнули в мою ладонь. Пять серебряных монет. Итог маминой жизни, проведенной в тяжелом труде. Я сунула их в башмак и выбежала из дома прежде,
