проиграв, он будет мстить уже по-настоящему.
«Матч» любопытен еще и тем, что вырабатывает новый жанр исторического спортивного фильма. Так, одной из самых успешных лент в российском кинопрокате становится «Легенда № 17», повествующая об известном хоккеисте Валерии Харламове. Весь фильм – это подготовка к матчу с неизвестным соперником, который, конечно же, идеологический враг и считается непобедимым. Победа над ним становится смыслом жизни ряда поколений представителей советского спортивного сообщества. Космическая гонка и победа в ней над прямым конкурентом обыгрывается в фильме «Гагарин. Первый в космосе».
Пространство и время переплетаются настолько причудливыми узорами, что провести различия между Российской империей и Советским Союзом не представляется возможным. Так, к примеру, фильм «Адмирал» является калькой с «Первого после бога», где Елизавета Боярская к тому же играет одну и ту же роль. Несмотря на то что первый повествует о флоте Российской империи, а второй – Советского Союза. Выпущенный годом позже «Адмирала» сериал «Страсти по Чапаю», показанный по тому же каналу, что и «Адмирал», использует абсолютно такие же драматические ходы, поочередно магринализируются и воспеваются «белые», а потом «красные».
Во всем этом запутанном клубке идеологии явно прослеживается одна мысль: популярный исторический фильм перестает быть самостоятельной единицей и должен рассматриваться как некое логическое продолжение сюжетов федеральных каналов, которые как будто бы легитимизируют собственный эфир с помощью этой реконструированной истории.
Возвращение исторического в журнал «Пионер» 1920–1930-х гг
Артем Кравченко, Российский государственный гуманитарный университет, Московская высшая школа социальных и экономических наук
Идея устремленности коммунистического проекта в футуристический мир грядущего совершенно отчетливо артикулировалась в России послереволюционной эпохи. Но представления о прошлом и будущем всегда тесно переплетены и не способны существовать друг без друга. Марксизм, ставший основой советской доктрины, как и другие европейские концепции своей эпохи, базируется на образе линейного движения времени. Одновременно направленный на построение будущего, советский эксперимент изначально строился на отрицании опыта прошлого, стремлении «до основанья» разрушить «старый мир». Но если учесть, что именно «создание коллективных воспоминаний»[126] выступает главной составной частью культуры (в том числе культуры, создаваемой в советской стране сразу после революции), то становится понятной неизбежность роста внимания к пространству прошлого в рамках попытки осуществления коммунистического утопического проекта в СССР.
Колоссальные изменения в сфере функционирования власти и публичных нарративов в Советской России от 1920-х к 1930-м гг. давно уже общепризнаны.
