в гостиной, а Петр Васильевич не отказал себе по такому случаю в рюмочке коньяка…
Этажом ниже звонил к себе домой Игорь Сперанский. Вздрагивая избитой головой, он ладонями прикрывал порванную на животе рубашку.
Встретила мать.
– Кто тебя так, Игорек? – побелела она от испуга.
Он молча втиснулся в прихожую.
– Миленький, ну разве можно так, ну за что ты меня вечно наказываешь, что я тебе плохого сделала? – заплакала она. – Умоляла же, не дерись, не связывайся с шантрапой. Нет, ты не слушаешь родную мать, не сидишь дома, мотаешься, где попало… может, ты уже пьешь, пьешь?! – с остервенением подскочила она к сыну. – Растишь, ночами не досыпаешь, а потом вот такая сволота вырастает!?
Привлеченный скандалом, выглянул отчим, с лица которого вечно не сходила всепонимающая улыбка.
– Эк, петух, как тебя разукрасили! – воскликнул он, разглядывая неприглядную физиономию пасынка.
– … сердце им отдавай, корми, а он, хулиганье… Я не могу больше!
– Томочка, умоляю… ничего страшного, успокойся, пожалуйста… эк какая невидаль – подрался! Все мы пацанами были, известное дело, тумаки там, подзатыльники… Ну, я тебя прошу, прекрати, – увещевал он впавшую в расстройство супругу.
– Он в ду-ушу плюет, а ты расти, воспитывай, – жаловалась, повторяясь, мать, дозволяя увести себя в комнаты.
Оттуда понеслась равномерная бархатная волна отчимовского баритона.
– Господи, да нельзя же так, Томочка. Пойми, мужчина растет, а не пентюх какой-то… Суровые обстоятельства они воспитывать должны, без этого-то жизни не бывает…
Он снова показался в прихожей и укоризненно зашептал:
– Ты… того, давай не увлекайся… вечно отдых норовишь испортить. Завтра поговорим.
Игорь закрылся в ванной и сел на кафельный пол.
«Завтра… Какое у меня может быть завтра?»
И расплакался до полнейшего душевного бесчувствия.
Новгородцевы укладывались на покой.
– Петя, ты первое время присмотри за мальчиком, – сказала Надежда Прокофьевна, – наши уличные безобразничают, шампанское уже в подъезде распивают…
– Будет сделано, Надюш, – легко согласился дядюшка и забылся сладким непобедимым сном.
Константин прошел в свою комнату, качаясь от усталости. Постель была заботливо расстелена, он выключил свет и на секунду задержался у окна.
Ощущение зябкости и непоправимого одиночества кольнуло его; на улице орал пьяный, и за темным стеклом Константину вдруг почудился окровавленный кулак.
Глава шестая
В единственном на весь город ресторане «Универсал» к девяти часам вечера уже и спились и спелись. На втором этаже в зале, на мраморной лестнице, в вестибюле и обоих туалетах фейерверком рвалось
