сник, когда Златан стал бешено колотить его кулаками. Я спрашивал его: что ты чувствуешь? Как будто бы не ощущал это пронзительней его. Он кричал мне: чувствую себя богом войны, у которого множество рук, в которых – кувалды, отбойные молотки, камни и атомные бомбы. В своем праведном гневе я ненавижу трусов, предателей и врагов. Он интересовался, не переставая молотить своими отбойными молотками: а что чувствуешь ты? Как будто бы не ощущал это пронзительней меня. Я хрипел: чувствую себя злом всего мира и при этом – важнейшим элементом мироздания, ведь если бы не было зла, что бы делало добро? И если бы не было противоположностей и противоречий, тьмы и света, как будто бы воюющих друг с другом, над какими испытаниями и выяснениями поднимались бы люди, чтобы понять друг друга, слиться в объятиях любви и понять, что все – едино?
Потом в квартиру робко зашло несколько молоденьких девушек, и мы…
– Стоп!
Следователь грозит мне кулаком.
– Достаточно. Не хочу больше слушать об этом. Давай пропустим эту страничку. Меня интересует вот что: ты совсем забыл о Маше?
Он смотрит на меня брезгливо.
– Нисколько.
– Не верю.
– Хорошо. У тебя есть тело, и ты чувствуешь все его органы. Так?
– Допустим.
– Так вот, я чувствовал всех людей, которых любил, и Машу, и Златана, одновременно, как органы своего тела. Так понятно?
– Допустим. И что чувствовала Маша, беременная твоим ребенком, в этот момент, когда ты весело проводил время в компании молоденьких девушек с этим грязным отморозком?
– Ничего, кроме одиночества, тревоги и бескрайней, абсолютной и всепрощающей любви ко мне – что бы я ни делал и какими бы мерзкими и отвратительными вещами с точки зрения обычного человека не был занят. Ведь она была мной, а я – ей. Более того, через меня она чувствовала Златана, через меня она любила и его тоже – такого, каким он был, грязного отморозка.
Я смотрю на следователя и думаю о том, что никогда в жизни не видел так близко более изумленного человека, чем он.
Багряный
– В полной и всеохватывающей любви есть особая роскошь: быть несовершенным, грешным, мерзким, отвратительным – но все равно любимым. Признайся, следователь, ты даже и помечтать не мог о подобном за всю свою семейную жизнь, не так ли? Ты засовывал свои недостатки подальше от жены, прятал свои мерзости, измены, гадкие поступки, страхи, плохие и недостойные мысли как можно дальше, опасаясь конфуза и выяснения отношений. Вдруг она узнает, закатит скандал, перестанет уважать? Вдруг она отвергнет тебя вовсе? Разве объяснишь ей, откуда все взялось? Разве она поймет, что это и есть ты – такой, какой ты есть и каким ты не можешь не быть, ибо таким создан, такой, которого она еще не знает, скрытый от нее, как нижняя часть айсберга? Разве она согласится с тем, что ты не можешь
