когда красное пламя, выдавив стекла рванулось в начавшее светлеть небо, Петр услышал вой милицейских сирен. Он понял, что кадровик в этом деле не главный, однако было уже поздно что-то предпринимать.
Петр ринулся в смешанный лес, плотно обступавший дачу, стараясь оторваться как можно дальше от пожара и от милиции. Ему почему-то захотелось жить, да и тесть внутри словно взбесился: то прыгал как паяц, то жалобно скулил, будто собака, которой прищемили дверью хвост. И хотя Петр устал, не спал уже вторые сутки, выкладывался на все сто.
Он спиной чуял, что за ним бегут люди. И его догоняют: постарел наверное. Раньше уходил быстрее и без шума. Очевидно действия Петра были кем-то просчитаны, его просто использовали. Все, что он сделал, уничтожив несколько людей, спланировано неглупым оперативником. Петр ясно почувствовал, что является игрушкой в чьих-то руках. Ему позарез нужно будет встретиться с самым главным, а для этого необходимо уцелеть.
Каким сейчас отвратительным казался ему этот проклятый мир, где люди живут словно приговоренные, ожидая конца света, между делом уничтожая друг друга. Он уходил и уходил, поднимаясь в гору между колючими соснами, елями, березками, цепляющимися за его одежду ветками. Небо, затянутое облаками, посветлело и вот-вот над вершинами деревьев должно было подняться солнце. А днем уходить от погони плохо, это и коню понятно.
Когда он вылетел на вершину холма, то со всех сторон донесся топот людей, окруживших высотку. Петру показалось, что подобное с ним уже было в далеком прошлом. Кажется французы называют это – «дежа вю». Но очень давно: не десятки, не сотни, а тысячи лет назад. И это казалось странным, потому что он чувствовал себя несколько моложе этого ощущения. Подумал было: а не уйти ли от них, ткнув себя в артерию ядовитой иглой, или проглотить начинку от нервно-паралитического патрона? Петр считал, что прожил достаточно. Жизнь у него была насыщенной, хотя судьба не всегда была к нему справедлива. Но к самоубийцам ликвидатор относился с отвращением, поэтому отверг трусливый вариант.
Тело охватила мерзкая слабость, притупляя страх, убивая желание сопротивляться. Петр сел под елочкой, на тонкий слой желтых осенних листьев, уже начавших опадать, обнял колени руками и опустил голову, полностью отдавшись Его Величеству Случаю. А внутри разбушевался тесть, вопил диким голосом, чтобы обормот и долдон бежал и прятался.
– Сгинь… – вяло буркнул Петр.
Но Павел Васильевич не успокаивался, продолжал орать от страха. Петр угрюмо хмыкнул, подумав, ему-то чего боятся: он наверное давно сыграл в ящик? А сейчас живет в его воображении. Старик затих на мгновение, и сменив тон, принялся его уговаривать и даже льстить, божился, что больше никогда слова грубого не скажет. Петр отмахивался от надоевшего паразита, как от назойливой мухи. Бежать он никуда не собирался. Да и некуда было, кругом кранты. Но старый пенек и зануда вновь принялся неистово бушевать.
Топот ног послышался совсем близко. Петр с трудом
