дуновениями бриза с Мексиканского залива. В такие утра я всегда чувствовала себя бодрой, полной жизни и особенно остро ощущала красоту природы.
Когда я спускалась по ступенькам галереи, в ветвях мелькнула красная спинка кардинала, прилетевшего к своему уютному гнездышку. По дороге я любовалась цветущими в канавах лютиками и белоснежными россыпями крошечных нежных цветочков, называемых «кружева королевы Анны».
Даже на запасы пищи, сделанные сорокопутом, я смотрела без отвращения. Эта птица, которую еще называют птицей-мясником, развешивает свою добычу, ящериц и небольших змей, сушиться на ветвях деревьев. Дедушка Джек рассказывал мне, что этими припасами она питается зимой.
– Мясники – единственные птицы, которые не желают жить парами, – говорил дедушка. – Не хотят, чтобы жены пилили их с утра до вечера. Умные пичуги, ничего не скажешь, – изрекал он, сплевывал жеваный табак и отхлебывал виски из горлышка бутылки.
Откуда у дедушки эта горечь, вновь спрашивала я себя? Но в такое чудное утро мне не хотелось долго ломать голову над неприятными вопросами. К тому же впереди уже сиял высокий шпиль церкви, увенчанный крестом. Более полутора веков назад каджуны, поселившиеся в бухте, с любовью возвели этот каменный храм. Всякий раз, входя под своды церкви, я ощущала себя наследницей предшествующих поколений.
Чем ближе мы подходили к храму, тем больше напрягалась бабушка Кэтрин, она особенно гордо вы прямила спину. На небольшой круглой площади перед входом в церковь стояли, оживленно разговаривая, несколько человек, судя по виду весьма состоятельных. Все они внезапно смолкли и уставились в нашу сторону с откровенным неодобрением. Под их взглядами бабушка Кэтрин еще выше вскинула голову.
– Уверена, они чешут языками о вчерашних подвигах твоего дедушки, – едва слышно пробормотала она. – Но я считаю, что его сумасбродства не имеют ко мне ровным счетом никакого отношения.
С гордым выражением лица, красноречиво говорившим, что она намерена защитить свою репутацию от любых происков, бабушка Кэтрин направилась к церковным дверям. Люди у входа потянулись внутрь – служба должна была вот-вот начаться. В толпе я заметила родителей Пола, Октавиуса и Глэдис Тейт. Миссис Тейт бросила в мою сторону взгляд такой тяжелый, что мне показалось, в меня угодил камень. Пол, болтавший со своими школьными приятелями, увидел меня и просиял улыбкой, но тут же, заметив властный взор матери, поспешил вслед за ней, отцом и сестрами.
Подобно другим богатым каджунским семьям, Тейты сидели на передних скамьях, так что до начала мессы у нас с Полом не было возможности перекинуться даже словом. После службы бабушка подошла к отцу Рашу, высокому, худощавому священнику, и вручила ему свой презент. Он поблагодарил ее с застенчивой улыбкой.
– Слышал, миссис Лэндри, недавно вам вновь пришлось поработать, – произнес он с легкой укоризной в голосе. – На днях вы опять разбирались с какими-то духами.
– Я сделала то, что требовалось, –
