думал, что любовь – чувство вымышленное. Ее сочинили писатели и поэты, а в реальности все по-другому, чем в книжках, но мне хотелось, чтобы жизнь обманула меня, и я оказался бы перед лицом непостижимой загадки, чтобы я вздрогнул от удивления и счастья… И вот мне почудилось, Гоша, что это со мной случилось, только трудно поверить себе, своему опыту, трудно понять свои переживания, проанализировать их, осмыслить… Ты понимаешь?
– Я всегда думал, что ты и Светлана… что она и есть эта загадка и твоя любовь.
– Светлана – моя жена, мать моей дочери, я чувствую за нее ответственность перед Богом, но я говорю о другой любви, я говорю тебе о сверхчувстве, о мечте, твоей и моей в юности.
– И ты встретил… свою Мечту?
– Ах, Гоша, я не могу сказать тебе точно. Она любит меня, и мне кажется, наверное, я тоже люблю ее. Сегодня утром я чистил зубы и так долго не выходил из ванной, что Светлана испугалась и не могла понять, в чем дело. Я размышлял, Гоша, об этой любви. Я не готов к этому и взволнован. Ее ли я ждал, о ней ли мечтал? Я совсем не знаю еще, что мне делать, как жить. Ее зовут Нина… Я, пожалуй, пойду, – неожиданно закончил Пономарев.
– Ты с ума сошел! Сейчас Лера пирожки допечет, они у нее уже в духовке. Она обидится.
– Гоша, я, в сущности, человек воображения. Я всегда живу как бы в двух измерениях. Одна жизнь – это моя работа, строительство, проекты и сметы. Это Светлана, Наташка, семейные проблемы. Другая – мои мысли перед сном, мои сны о любви… Знаешь, один сон мне снился несколько раз: я видел Ее в легком прозрачном платье. Она шла по березовой аллее, и ветер слегка волновал ее распущенные длинные волосы. Я пробовал заглянуть ей в лицо, нагнать ее, но она смеялась и шла дальше. Я словно живу двойной жизнью.
Пономарев насупился и замолчал, недовольный своей откровенностью. В комнату заглянуал Лера.
– Пироги готовы! – весело сообщила она и внесла в комнату пышущее жаром блюдо.
– Спасибо. У тебя изумительные пироги, Лера!
Пироги были и в самом деле восхитительными: блестящие, румяные, но не слишком. Но Александр Николаевич не мог отрешиться от своих мыслей, от того, что он совершенно запутался и не знает, как жить дальше.
Днем позже Гоша пришел к Пономареву на работу в час, когда Александр Николаевич его не ждал и был погружен в важные расчеты.
– Что-нибудь стряслось? – спросил Пономарев, нехотя оторвав глаза от бумаг.
Гоша помялся.
– Присаживайся. Ну, расскажи. С Лерой что-то не так?
– Да нет. С Лерой все хорошо.
Гоша стал поправлять ладонью свои всегда непослушные, стоявшие торчком кудрявые волосы. Он был небрит и, казалось, как-то осунулся и помрачнел.
– Что же тогда? Говори, не тяни. На работе проблемы? Нужны деньги? – спросил Пономарев, машинально доставая бумажник.
– Нет, нет, не то, – отмахнулся Гоша. –
