Петрович достал Милотту и взвёл курок.
– Я не знаю, кто ты, пан офицер, – услышал он сквозь завывания ветра голос, говорящий с лёгким акцентом уроженца западных губерний, – но лучше отдай то, что нашёл в скиту.
– А ты покажись, – отвечал Стрешнев, – может и отдам.
– Нашёл дурака! Я покажусь, а ты из пистоля пальнёшь! Выбрасывай бумагу в окно, а не то…
– Что тогда?
Неизвестный был человек действия, потому что через полминуты в окно влетела горящая сосновая ветка, затем вторая. Первая упала прямо на матрац, штаб-ротмистр увидел, что злодей обильно смазал её дёгтем, который в монастырской мастерской был в изобилии.
Матрац, набитый соломой запылал, кирасир схватил свой сюртук и принялся сбивать пламя. На шум сбежались монахи, обитающие в соседних кельях. Дым, крики «горим братие», мельтешение лиц, всё смешалось перед глазами Степана Петровича. Когда огонь затушили, и паника прошла, он обнаружил, что бумаги пропали.
Единственным знакомым лицом здесь был юный пономарь. В него штаб-ротмистр и вцепился:
– Архипка, а ну отвечай, есть ли среди вас ляхи или литвины?
– Дык, брат Варфоломей, он один у нас из Виленской губернии.
– Где он?
– Дык, келья его на том конце.
– Веди!
Варфоломеева келья оказалась пуста.
– Может в мастерской? Любит он это дело.
Стрешнев заскочил в свой «нумер», где монахи уже вставляли на место оконце, одел пропахший копотью сюртук, сунул подмышку палаш, и выскочил в ночь. По дороге в мастерские он услышал тревожное ржание Серого. Бросился к конюшне и чуть не был сбит с ног вылетевшим оттуда монахом, верхом на худенькой лошадке. Достал пистолет, но всадник уже скрылся в ночи.
Серый бился в беспокойстве о стены конюшни, и Стрешнев понял, что злодей хотел его оседлать, но боевой конь не подпустил чужого. Он накинул седло, затянул подпруги, и через мгновение уже мчался сквозь ночную вьюгу, с трудом вглядываясь в ещё не занесённые снегом следы.
Человек, похитивший бумаги имел одно, но весомое преимущество: он знал, куда едет. Но был у него и недостаток, его лошадь уступала по силе и выносливости боевому кирасирскому коню. Так думал Степан Петрович, пришпоривая боевого друга.
Вьюга между тем усиливалась, и вскоре штаб-ротмистру стало понятно, что он сбился со следа. Снег сыпался с неба так плотно, что вытяни руку, и не увидишь ладони.
Погоня сделалась бесполезной, и Степан Петрович остановил коня. Обычно в таких случаях следовало бы оглядеться. Но куда оглядываться? Вокруг стояла снежная стена, не было ни звёзд, ни даже неба, ни сторон света.
Он тронул Серого, и конь, проваливаясь в снег по брюхо, пошёл вперёд. Будто корабль, пересекающий снежное море.
Метель закончилась внезапно, в чёрном небе появились звёзды. Вот теперь Стрешнев огляделся. Оказывается он ехал по дну узкой балки, по краям которой росли густые ели.
