раз увидеть глаза и лица самых близких ему людей – должны были заставить его повернуться к семье.
Но куда? Направо – к Алексею, налево – если жена и дочери стояли слева от него, или назад, к восточной стене – если жена и дочери там?
Не мог он в это мгновение смотреть на Юровского, Кудрина, Ермакова. Сказали, что убьют, – значит, на то Его воля. Не могли его загипнотизировать поднимающиеся руки убийц и черные жерла направленных в его грудь стволов, из которых вот-вот вырвется сама Смерть. Они могли только заставить его торопиться: времени почти нет, надо успеть увидеть последний раз дорогих для него людей. Проститься с ними, хотя бы без слов. Только бы успеть сделать это. И тогда можно умирать. Спокойно.
Догадались или нет?
Убийцы оказались очень точны в описании первого этапа своей «операции» – переводу Романовых и их слуг в комнату первого этажа. Но их воспоминания о событиях, происходивших в расстрельной комнате после того, как туда завели обреченных, уже сильно разнятся. Почему-то их память с фотографической точностью зафиксировала порядок скорбного шествия Романовых и их слуг к месту расправы над ними, но события, непосредственно предшествующие расправе, и, как мы увидим, сама расправа запомнилась им куда как хуже. Хотя должно было быть наоборот. Самое важное – не то, как шли на расстрел, а как его провели.
Человеческая память лучше всего фиксирует то, что сопровождалось наиболее яркими эмоциями. Неважно, положительными или отрицательными. Она фиксирует это сразу и навсегда. Именно по этой причине человек не может избавиться от неприятных ему воспоминаний. Тех, где он сподличал, смалодушничал, струсил, обманул, предал. Всю оставшуюся жизнь память будет вновь и вновь напоминать ему: не забывай, ЭТО в твоей жизни БЫЛО, и ЭТО останется с тобой до конца.
Какие эмоции могли испытывать убийцы, глядя на идущую на смерть семью? Учитывая их образовательный и интеллектуальный уровень – практически никаких. Но они, как ни странно, именно эту фазу «операции» запомнили лучше всего. А вот эмоционально насыщенные события в расстрельной комнате их память сохранила намного хуже. Почему? Нет, память не могла их подвести. Все они хорошо запомнили. Нет сомнений, что всю жизнь память вновь и вновь заставляла их заново смотреть то, что они натворили в молодости. И какими бы негодяями они ни были, просыпаясь среди темной ночи от того, что снова увидели устремленный на них взгляд Императора там, в той комнате, они не могли не проклинать свою память за то, что она не дает им покоя. Нет сомнений, что вновь и вновь рассказывать большевикам и пионерам о своем участии в расстреле их заставляла не только жажда увековечить свою роль в истории, но еще и необходимость вновь и вновь оправдывать себя перед собственной памятью за ту кровавую ночь. Уходя с пионерского слета, где юные ленинцы, завороженные рассказами о славных убийствах, награждали героев революции аплодисментами, они на время получали оправдание своему злодеянию. Но только до
